Рафаэль Сабатини - Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь (сборник)

Де Берни ни на миг не потерял хладнокровия и держался по-прежнему учтиво.

– Возможно – ничего, однако что-либо другое предложить взамен не могу, – ответил француз и, обращаясь к мисс Присцилле, продолжил: – Мой помощник и штурман будут есть вместе с нами. Мне бы очень хотелось избавить вас от их присутствия, но это было бы несколько опрометчиво. В остальное же время кают-компания в вашем полном распоряжении.

Все еще бледная, девушка обратила на него свои ясные глаза, словно желая о чем-то спросить. Но по холодному, надменному, не допускающему возражений лицу француза она поняла, что дальнейшие расспросы бесполезны. И, смиренно склонив голову, она только промолвила:

– Мы в вашей власти, сударь. Нам лишь остается поблагодарить вас за доброе отношение к нам.

Де Берни едва заметно нахмурился.

– В моей власти? Если угодно – под моим покровительством, так будет вернее.

– Какая разница?

– Мы все зависим от обстоятельств, Присцилла.

Она поняла, что француз собирается что-то добавить, но тут майора совершенно некстати прорвало:

– Сударь, а не много ли вы себе позволяете, обращаясь с мисс Присциллой со столь неслыханной бесцеремонностью!

– Я могу себе это позволить. Ведь она моя жена, не так ли? А вы, дорогой Бартоломью, – мой шурин.

Майор затрясся и метнул в него испепеляющий взгляд. Заметив его реакцию, де Берни стал твердым как камень, и голос его зазвучал резко:

– Вы мне чертовски надоели. Другой бы на моем месте уже давно поставил бы вас на место. Соблаговолите запомнить мои слова, Бартоломью. И будьте так добры оба называть меня Шарлем, если не хотите, чтоб вас скоро отправили на тот свет, а заодно и меня. Конечно, такое обращение вам не по нутру, Бартоломью, но это куда приятней, чем болтаться на рее, не правда ли?

С этими словами он вышел из каюты, предоставив майору изливать злобу перед девушкой.

– Ей-богу, этот негодяй, похоже, посмел мне угрожать!

– В конце концов, Барт, – напомнила ему мисс Присцилла, – де Берни не звал Лича к нам на «Кентавр».

– Однако ж он принял его как дорогого гостя! Он спелся с этим разбойником, у которого руки по локоть в крови! Разве он не говорил, что искал встречи с ним, подлым убийцей? Он что, лучше его?

– Может, и так, – промолвила мисс Присцилла.

Белесые глаза майора замигали от удивления.

– Что? И вы еще сомневаетесь! Разве не он занял место несчастного Брэнсома?

– Да, но это еще ни о чем не говорит.

– Ни о чем? Это говорит о том, что он гнусный пират, презренный разбойник!

Тут в дверях появился Пьер.

– А вы, вы просто кретин, и если будете вести себя так и дальше, получите по заслугам, а вместе с вами пострадают и другие.

Майор застыл разинув рот, его негодование трудно было описать: как мисс Присцилла, к которой он всегда относился как к нежной, благовоспитанной девочке, могла позволить себе говорить с ним, образованным человеком, офицером, в подобном оскорбительном тоне! Для него это было вне всякого разумения. Вполне вероятно, что страшные события минувшего утра пагубно сказались на ее легко ранимом рассудке. Придя в себя, он собрался было ее отчитать, но она так же резко, как и минуту назад, оборвала его. Воспользовавшись тем, что Пьер поспешно удалился, девушка приблизилась к майору и стиснула его руку.

– Неужто вы и впрямь потеряли благоразумие, если осмеливаетесь дерзить этому человеку? – торопливо проговорила она.

Вероятно, ее упрек был действительно справедлив, однако майор не мог принять ее слов. Не на шутку оскорбясь, он высокопарно выразил ей свое недоумение и обиженно смолк.

Вскоре возвратился де Берни, его сопровождали здоровяк-ирландец Уоган и другой пират, небольшого роста, толстый, вялый на вид, но крепкий, с широченными плечами и мелкими чертами лица. Войдя, он представился – Холлиуэл, старший штурман.

Они уселись за стол. И перед ними тотчас возник Пьер, гибкий и проворный, как тень.

Де Берни взял стул, на котором еще недавно сидел бедняга Брэнсом, не знавший ни забот, ни печали. Мисс Присциллу с майором он усадил по правую руку от себя – спиной к иллюминаторам, – а Уогана с Холлиуэлом – по левую.

Обед прошел безрадостно. Поначалу оба пирата проявили было веселость. Однако от ледяного взгляда де Берни и высокомерного молчания «миссис де Берни» и ее «братца» их веселье как рукой сняло. На плоском, грубом лице Уогана появилась маска недовольства.

Зато старший штурман с жадностью накинулся на еду. За столом его заботило лишь одно – как побольше набить брюхо. И отобедал он действительно на славу, даже сам не ожидал, – проглотив изрядное количество мяса и свежих фруктов, благо на «Кентавре» и того и другого оказалось больше чем достаточно. Ел он, громко чавкая, не думая ни о чем, кроме еды, и смотреть на него было крайне неприятно.

Майор едва сдержался, чтобы не выразить презрение по поводу его отвратительных манер. Что касается мисс Присциллы, то она, изнуренная страшными испытаниями минувшего дня, венцом которого стал обед в обществе пиратов, тем не менее держалась с достоинством. Она едва притронулась к еде, однако никто из присутствующих этого даже не заметил.

Наступила безлунная тропическая ночь, озаряемая мириадами ярких звезд. Де Берни расхаживал взад и вперед по полуюту, и от его высокой фигуры на палубу, освещенную кормовым фонарем, ложилась длинная тень.

На закате ветер заметно ослаб, однако направление его не изменилось. «Кентавр» на всех парусах шел прямо на юго-запад, теперь его руль и мачты были в полном порядке. За ним, метрах в двухстах – судя по огонькам трех носовых фонарей, – рассекая фосфоресцирующие волны, следовал Том Лич.

Ночь выдалась нестерпимо душная, и большая часть буканьеров, нынешняя команда «Кентавра», высыпала на верхнюю палубу – под свет сигнальных фонарей, мерцавших, словно светлячки.

Рядом пираты играли в «семь-одиннадцать», и время от времени звон костей в кружках, заменявших им оловянные стаканчики, заглушался взрывами хохота и бранью. На полубаке, под нестройный аккомпанемент скрипки, больше напоминавший пиликанье, и грубый одобрительный смех слушателей, звучала одна и та же непристойная песня.

Де Берни слышал весь этот гвалт лишь краем уха и не обращал на него никакого внимания. Он был занят своими мыслями и совершенно не реагировал на то, что творилось вокруг.

Около полуночи он спустился вниз и направился к себе в каюту. У входа в коридор на нижнюю палубу, прислонясь к переборке, стояли Уоган и Холлиуэл и о чем-то шептались. При его появлении они смолкли и пожелали ему доброй ночи.

Войдя в коридор, молодой француз подумал, что попал в пещеру. Впереди – ни огонька. Де Берни уж было собрался ступить в его черную глубину, как вдруг ощутил прямо перед собой – ибо все его чувства вмиг обострились – едва уловимое движение. Он замер, но тут же успокоился, услышав тихий, почти таинственный голос: