Рафаэль Сабатини - Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь (сборник)

К счастью, она восприняла его молчание как ответ.

– Я вижу, вы ничего не поняли. Возможно, вы считали меня слишком простодушной. Но я могу быть коварной, Просперо, вы еще убедитесь. Просто вы приняли меня как подарок – щедрый подарок, я надеюсь – из рук госпожи удачи. Это может преисполнить вас верой в удачу. Когда я расскажу вам все, надеюсь, вы проникнетесь верой в меня и, возможно, тогда станете больше похожим на того Просперо, которого я помню. До сих пор, дорогой, я едва узнаю в вас моего менестреля из сада.

Он бормотал какие-то бессвязные фразы, а она подвела его к витражу, смотревшему через чудесный сад, созданный Монторсоли, на сверкающую гавань, где среди множества судов стояли на якоре и галеры Просперо. В нише окна можно было чувствовать себя более-менее уединенно. Тут стояло кресло в мавритано-испанском стиле, обтянутое раскрашенной тисненой кожей. Джанна опустилась в него и спокойно поправила серебристое платье. Так же спокойно она рассказала Просперо свою историю.

Небеса дали ей возможность устроить счастье ее и Просперо, и она ухватилась за это. Таким образом, признала она, случай лишь помог укрепить уже свершившееся.

Страдания господина Андреа, глубоко уязвленного враждебностью к нему жителей Генуи, еще более усугубились, когда после победы при Прочиде его земляки присовокупили ко всем обидам еще и изгнание Адорно. Тетка Джанны, Перетта, уже стала супругой адмирала, и Джанна приходила с ней вместе осматривать ее резиденцию во дворце Фассуоло. Господин Андреа, бывший ее крестным отцом, теперь чуть ли не удочерил ее, и сирота охотно приняла его фамилию, чтобы отблагодарить добротой за все, чем была ему обязана. Он доверился ей, и от него она узнала, что злополучная вражда с родом Адорно была плодом вероломства короля Франциска. К несчастью, объяснял Андреа, дело усугубилось необдуманными словами, а потом еще высокомерием и непростительными просчетами Филиппино. Когда он задумчиво говорил об этом как о трещине в дружбе, загладить которую был готов любой ценой, ей представился удобный случай. Джанна сказала Дориа, что знает, как навести мосты через пропасть. Пусть дядя пошлет Просперо Адорно предложение мира, подкрепленное готовностью к брачному союзу в доказательство его искренности.

– Господин Андреа не спросил меня, смеюсь я над ним или же просто лишилась рассудка. Зато он спросил, где ему найти дочь, даже если Просперо склонится к такому шагу. «Крестной дочери должно быть достаточно, – ответила я ему. – И вы в моем лице располагаете послушной дочерью».

Затем она рассказала, что ее искреннее признание вызвало недоверие адмирала. Она поведала Дориа, как приютила Просперо и заботилась о нем, когда он нуждался в этом; как они полюбили друг друга и как в конце концов расстались, ибо им мешала вражда двух родов. Убедив адмирала прибегнуть к браку как средству положить конец вражде, она сочла возможным позаботиться и о себе. И достигла цели. Возможно, потому, что господин Андреа сам еще недавно был новобрачным и мог понять ее. Рассказ был долгим, и, когда был окончен, Просперо полностью овладел собой. Ему стала ясна главная причина, по которой Джанна удерживала его от мщения. Барьер, воздвигнутый между ними год назад, был следствием родственных уз, связывавших Джанну с Дориа, и неожиданно возникшей духовной близостью между нею и господином Андреа.

– Значит, все это – ваших рук дело, – сказал Просперо. – Тайна раскрыта. Вездесущая судьба покинула сцену. Чудо перестает быть чудом, как и все чудеса, получающие объяснение.

В его голосе слышалась нотка горечи, и Джанна не догадывалась, что ему обидно за свое насмешливое тщеславие, сыгравшее с ним столь злую шутку. Как он самонадеянно полагал, дружба Адорно нужна Дориа настолько, что ради нее они готовы подавить свою гордыню и униженно прийти к нему с дарами. Теперь пелена спала с его глаз. Не нужда в нем (во всяком случае, не она одна) руководила Дориа. Они знали, что Просперо готов положить свое сердце к ногам Джанны. Злорадное самодовольство Просперо улетучилось без следа.

Он поймал ее взгляд, пытливо изучавший его лицо. В глазах Джанны читалась тревога.

– Вы все еще так холодны и чопорны, Просперо. В чем дело? Я сыграла свою роль и ждала рукоплесканий, а вы даже не выразили радости.

Он заставил себя улыбнуться этим полным упрека глазам.

– А вы рады, Джанна?

– Очень рада, – чистосердечно ответила она. – Не только за себя, но и за вас, ибо теперь вы свободны от тяжкого бремени отмщения.

– Вы это сознаете?

– Естественно. Вы не смогли бы согласиться на этот союз, не будь ваше примирение искренним.

– Да. Оно должно быть искренним, ведь так?

– Конечно. Соглашаясь, господин Андреа сказал, что подвергает вас испытанию.

– Да-да. – На губах Просперо снова появилась странная улыбка. – По крайней мере в этом я был прав, беседуя с принцем Оранским. Брачный союз был предложен как гарантия честности Дориа. Я же увидел в нем способ добиться гарантий от меня.

– Гарантия взаимная, – ответила она ему. – Она укрепляет доверие друг к другу и, таким образом, устраивает всех.

Он прошел немного вперед и взглянул через окно на далекое, игравшее солнечными бликами море, стараясь справиться с болью и растерянностью, которые выдавало выражение его лица. Джанна встала и подошла к нему.

– Просперо, – вновь настойчиво спросила она, – что-нибудь не так?

– Не так? – Исполненный ненависти к себе, он выдавил бодрую улыбку. – Сейчас? С чего вдруг?

– Вы такой странный. Такой печальный. Такой… такой холодный.

– Не холодный. Нет. Не холодный, дорогая Джанна. Немного растерянный… и грустный. Повод печальный. Кроме того, – он обернулся и указал на неугомонную толпу, – мы здесь слишком на виду.

– Ах да, – согласилась она с легким вздохом. – Я не совсем так представляла нашу первую встречу. Но так хотел господин Андреа. – Она дотронулась до руки Просперо, отчего он весь затрепетал, и добавила: – Приходите ко мне завтра. Я покажу вам, какое великолепие создал Монторсоли в здешних садах. Тот сад, в котором мы с вами недолго пробыли вместе, – лишь бледная тень этого.

– Вы богохульствуете? Тот сад был моим Эдемом.

Ее лицо просветлело.

– Наконец-то я слышу голос моего Адама. Обратили ли вы внимание на мое платье, Просперо? Оно – копия того, которое было на мне, когда мы встретились впервые. Это был мой каприз – взять и появиться в таком же наряде сегодня. И я была рада видеть, что вы тоже в серебристой одежде. Будто бы на вас ливрея моего пажа. Приятное совпадение, мой Просперо.

Ее взгляд, полный нежности, ловил его взгляд, но тщетно: он отводил глаза, чтобы не дать ей заметить фальшь. Это и еще то, что он не ответил ей, снова заставило ее застыть. Она чувствовала в нем какую-то неуловимую перемену. И эти недобро сжатые страстные губы!