Гэри Дженнингс - Ярость ацтека

Альенде даже предложил оставить Гвадалахару и снова отступить, чтобы получше обучить и вооружить солдат, однако при таком маневре нас неминуемо покинули бы десятки тысяч индейцев. Кроме того, падре Идальго был не просто воином, а священником. В отличие от офицеров-креолов он верил, что добро способно одолеть зло, даже если последнее и хорошо вооружено.

И снова, как это уже было после отказа падре идти на столицу, по лагерю поползли слухи о возглавляемом офицерами заговоре и очередной попытке отравить generalíssimo. Марина командовала индейцами, которым поручено было оберегать падре в этом хаосе, и я сказал ей, за кем из офицеров особенно желателен пригляд. Мне по-прежнему не верилось в то, что Альенде или братья Альдама могут причинить падре вред, но ведь далеко не все офицеры были столь благородны – или столь умны. Ведь вздумай они убить падре, ацтеки обрушили бы свою месть на всех креолов без разбора, и с нашей армией было бы покончено.

Никто точно не знал, сколько бедных, безземельных пеонов собралось под знамена падре. Я насчитал восемьдесят тысяч, но большая часть бойцов была вооружена лишь ножами, дубинками да заостренными кольями вместо пик. Мы раздобыли около сотни пушек и значительное количество черного пороха и ядер, но орудия в основном были низкого качества: редко железные или бронзовые, но по большей части деревянные трубы, обитые металлическими обручами. Да и из тех стрелять было все равно некому: нам недоставало обученных канониров.

Наша кавалерия по-прежнему состояла преимущественно из vaqueros, вооруженных деревянным копьями. Впрочем, многие имели еще и мачете, а некоторые – ржавые пистолеты. Боевых коней для «драгун» у нас не было, их животные представляли собой причудливую смесь: недокормленные рабочие лошадки с гасиенд; мулы, позаимствованные из перевозивших серебро вьючных обозов; и ослы, которые смертельно пугались, услышав треск выстрелов и гром канонады или увидев и почуяв кровь.

Мы выступили из Гвадалахары бесконечной колонной доморощенных воинов: только жалкая горстка была облачена в мундиры, и лишь у немногих имелось настоящее боевое оружие. Но все эти недостатки с лихвой искупались смелостью и верой в правоту своего дела. А вел нас и вовсе храбрейший из храбрейших полководцев. Облаченный в ослепительный, ало-бело-голубой мундир с сияющим золотым галуном, падре был подлинным героем-победителем, пребывавшим в зените своей славы.

– У нас в обозе достаточно снаряжения и припасов, чтобы совершить марш на столицу, – сказал он своим офицерам, собрав их перед выступлением. – Осталось только покончить с Кальехой, и Новая Испания будет принадлежать americanos.

Я был в восторге от страстности его речей, элегантности его манер, от того, как изысканно он держался в седле, когда гарцевал на своем резвом белом жеребце по улицам Гвадалахары, вызывая всеобщее ликование.

Обе армии сошлись возле моста, перекинутого через реку Кальдерон. Мы находились в одиннадцати лигах к востоку от Гвадалахары, в одном дне напряженного конного пути. То была засушливая, холмистая территория со скудной растительностью, по большей части пожухлой травой да корявыми деревцами.

По приказу падре наши войска захватили мост и заняли высоты на подступах к Гвадалахаре. Он расположил армию с присущей ему мудростью: так, что с какой бы стороны ни обрушился на нас Кальеха, мы были одинаково хорошо защищены barranca – глубоким оврагом.

Когда стемнело, мы, десятки тысяч бойцов, остановились среди холмов на ночлег, и одних только огней наших лагерных костров было больше, чем звезд на небе.

Утром следующего дня стало ясно, что Кальеха стремительно движется прямо на нас.

– Кальеха идет на эту битву с уверенностью, потому что не считает противостоящее ему сборище настоящей армией, а также потому, что мы уже однажды показали ему хвост.

Услышав это справедливое замечание, Марина наградила меня сердитым взглядом.

Она негодовала на меня, считая «пораженцем», хотя на самом деле я верил в нашу способность разгромить гачупинос. Мы обладали численным превосходством, занимали более выгодные позиции, и наша воля к победе была сильна. Однако я знал и то, что сеньора Фортуна – весьма капризная puta.

Поскольку из-за ран я не мог участвовать в настоящей схватке, падре решил использовать меня как разведчика-наблюдателя. Я забрался на дерево, которое росло на вершине холма, и, вооружившись подзорной трубой, наблюдал за тем, как Кальеха разделил свою армию на две части. Даже с такого расстояния мне удалось узнать его мундир и понять, что вторым подразделением командует генерал Флон, который в отличие от педантичного, обстоятельного Кальехи славился своей импульсивностью.

Я разгадал замысел врагов и тотчас отправил гонца к падре: Кальеха намерен атаковать наш левый фланг, тогда как Флон ударит по правому.

Кальеха двинулся в сражение с суровой решимостью, но не очертя голову, а неторопливо и размеренно наступая на наши передовые рубежи. Мы не могли остановить тяжело вооруженные шеренги, которые неумолимо продвигались вперед, расчищая себе путь мушкетным огнем и картечью. Однако наши бойцы не дрогнули, они держались до последнего и погибали, не оставив позиций.

Но если Кальеха продвигался вперед медленно, то порывистый Флон совершил нечто такое, что удивило не только меня, а, без сомнения, и самого Кальеху тоже: его отряд внезапно устремился в атаку на сильнейшую из наших позиций.

Я в изумлении покачал головой. Альенде и падре предполагали, что неприятельская армия может разделиться, но Флон ударил стремительно, обрушив на нас все свои силы, тогда как Кальеха продолжал наступать размеренно и методично.

– Этот bastardo хочет, чтобы вся победа досталась ему одному! – крикнул я стоявшей внизу Марине.

Тем временем мы отбили одну атаку Флона, потом другую. Когда его артиллерия прекратила огонь, я сообщил вниз:

– У его пушкарей кончились ядра! Им придется отступить!

Голос мой дрожал от радостного возбуждения. Кальеха еще пытался продолжить сражение, пушки еще изредка изрыгали огонь на возвышенности, но я уже не сомневался: победа будет за нами.

И тут вдруг громыхнул взрыв такой силы, что меня едва не сбросило с дерева, за ним последовал другой, потом еще и еще. Земля неистово содрогалась, словно внезапно началось извержение вулкана. Оглушенный, я едва удерживался на ногах, цепляясь за дерево. В ушах у меня звенело, глаза и ноздри щипало от едкого порохового дыма.

Уверенный, что поблизости взорвалось пушечное ядро, я посмотрел вниз – все ли в порядке с Мариной. Ее сбило с ног, но она уже поднималась.

– Что случилось? – вскричала Марина.

Матерь Божья!