Гэри Дженнингс - Ярость ацтека

Лизарди попытался было воспрепятствовать моему уходу: он схватил меня за руку и оттащил в сторону, поинтересовавшись:

– Что это ты затеваешь?

– Дон Айала нуждается в лечении. Я собираюсь ему помочь.

– Но ты же ничего не понимаешь в медицине!

Я ухмыльнулся.

– Неправда, ты сам наставлял меня в этом деле не далее как сегодня утром.

– Хуан, по твоей милости нас повесят!

– Не бойся, как говорится: двум смертям не бывать...

В комнате, которую падре отвел нам с Лизарди, я нашел в медицинской сумке надлежащий инструмент и отправился лечить Айалу.

Прежде чем войти к нему, я напустил на себя крайне важный и строгий вид: именно так, по моему разумению, и должен выглядеть настоящий врач.

– Приступим, сеньор, – сказал я.

– Что вы собираетесь делать? – спросил больной.

– Ложитесь на кровать. И спустите штаны.

Выйдя из комнаты, я увидел, что вся компания: Лизарди, падре Идальго, актриса, Марина и два священника – дожидается меня, сбившись в кучку в коридоре.

Хозяин дома вопросительно посмотрел на дверь и неуверенно произнес:

– Мы... Брат Хуан, мы слышали вопли сеньора Айалы. Он...

– Ты убил его! – выпалил мой «брат по ордену», весь бледный от страха и готовый в любую минуту дать деру.

Я внимательно посмотрел на Лизарди: глаза его от ужаса расширились, а колени, когда он переминался с ноги на ногу, заметно дрожали.

Я возмущенно поднял брови.

– Что за глупость пришла вам в головы? Да кто я, по-вашему, палач или врачеватель? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Сеньор Айала спокойно отдыхает. Боюсь, бедняга так громко кричал во время процедуры, что порядком устал.

Я улыбнулся Марине.

– А вы, сеньорита, кажется, обещали мне показать сад.

Она ничего подобного мне не обещала, но ответила любезно:

– С удовольствием, брат Хуан.

Мы уже как раз выходили через заднюю дверь, когда падре окликнул меня:

– Брат Хуан, а какое лечение вы к нему применили?

Лизарди весь напрягся и выкрикнул:

– Признавайся, что ты с ним сделал?

– Я выбрал метод лечения, который полностью соответствовал природе его недуга, – с ухмылкой ответил я. – Больной испытывал трудности при мочеиспускании, и я прочистил ему пенис стальным прутом, только и всего.

Марина проявила замечательное самообладание и сумела не рассмеяться, пока мы не вышли в сад.

– Айала ужасно вопил. Он умрет?

– Нет, не умрет. – Я искренне надеялся на это. – Но испытает просто адские муки.

Она сорвала розу и нюхала ее все то время, пока мы шли рядом.

– Вы очень странный человек, брат Хуан.

– Это еще почему? Говорите, дитя мое, не бойтесь.

– Ну, если позволите быть откровенной, я скажу. Очень многое в вас меня смущает. Например, ваш конь...

– Подарен мне одним владельцем гасиенды. Лошадь постоянно сбрасывала беднягу, и он почел за благо от нее избавиться. Согласен, такой скакун не слишком подходит для монаха, но мы, как вы знаете, живем на пожертвования.

– Наверное, владелец гасиенды подарил вам и эти сапоги? – лукаво поинтересовалась моя спутница.

– Конечно, бедный человек вроде меня не в состоянии позволить себе столь дорогую обувь. Обычно мы носим сандалии.

Я остановился и в упор посмотрел на освещенное лунным светом лицо Марины.

– Вы удовлетворены моими ответами, сеньорита?

– У меня есть еще один.

– Sí?

– Почему вы так странно смотрите на женщин? Ну совсем как мужчины-миряне. Разве члены вашего ордена не связаны обетом целомудрия?

– У нас это не обязательно. В каждом ордене свои порядки.

– Но разве члены вашего братства не должны стремиться к чему-то большему, чем простое плотское вожделение?

Я вздохнул.

– Вообще-то я вступил в орден недавно, не то что брат Алано, который, как мне порой кажется, родился в монашеских одеяниях. Можете считать меня обманщиком, ибо я пришел в братство не по духовному призванию... Должен признаться, что меня привела туда любовная история.

Для подкрепления своих слов я взял Марину за руку и прижал ее горячую ладонь к своей груди.

– Я был влюблен в женщину, чья семья занимала в обществе значительно более высокое положение, чем моя, и когда ее родные узнали, что она отвечает на мои чувства, то потребовали немедленно прекратить отношения. Моя возлюбленная с негодованием отказалась, и тогда ко мне подослали наемных убийц, а ее посадили под замок, и отец заявил ей, что я погиб. К несчастью, бедняжка поверила этой гнусной лжи и... и тогда... – Я замолчал, сделав вид, будто не в силах продолжить.

– Но, сеньор... – Мой рассказ не оставил Марину равнодушной. – Надеюсь, она не?..

Я кивнул.

– Увы, дитя мое... Бедная девушка не смогла жить без меня. И вонзила себе кинжал прямо в сердце. И что мне после этого оставалось делать? Выбор был невелик: я мог вступить в братство... или присоединиться к ней. Но теперь, когда я увидел вас, мне захотелось сбросить эти монашеские одеяния, опять стать мужчиной и вновь познать вкус женских губ.

Я привлек Марину к себе, твердо вознамерившись поцеловать.

– Сеньорита, мое бедное сердце...

И внезапно услышал:

– Брат Хуан, мне нужно поговорить с тобой!

Я чуть было не выпрыгнул из монашеской рясы. Это был Лизарди.

– Не сейчас! – рявкнул я.

Марина отстранилась от меня.

– Я должна идти, – поспешно сказала она и убежала, а я схватил Лизарди за горло, в гневе воскликнув:

– Ты, жалкий книжный червь, мне давно следовало придушить тебя! – Затем я отпихнул его и уже более спокойно поинтересовался: – Ну, что стряслось?

– Хуан, ты же убил дона Айалу!

– Да ничего подобного!

Откровенно говоря, уверенности в этом у меня не было. Я запихнул тонкую серебряную трубку прямехонько в его пенис, наказав таким образом этого негодяя за оскорбление Диего, Марины и моей матери. При этом он страшно вопил. Неужели и правда умер?

– А ты уверен, что владелец гасиенды мертв?

– Я заглянул в комнату дона Айалы и внимательно рассмотрел его при свете свечи. Он и впрямь лежал на кровати неподвижно, словно покойник. Не слышно было ни храпа, ни сопенья, ни стонов – вообще ничего.

– Но ведь ты сам говорил, – обратился я к Лизарди, – что та штуковина, которую я запихнул в него, служит для того, чтобы прочищать член...

– И ты, самоуверенный болван, решил, что сумеешь это сделать? Видимо, что-то пошло не так. Возможно, бедняга истек кровью или умер от страшной боли. В любом случае он лежит сейчас мертвый, а эта страшная трубка до сих пор торчит у него... оттуда.

Я почесал подбородок.

– ¡Аy de mí! Вечно ты попадаешь во всякие истории, amigo.

– Я? – изумился Лизарди. – Но ведь это ты во всем виноват!

– Ладно, не будем спорить. Лучше подумаем, как нам теперь быть. Если мы уедем сейчас, посреди ночи, наш отъезд вызовет подозрения. Мы не можем уехать, не разбудив конюхов и не поставив в известность падре. Давай смоемся рано утром, на рассвете. Скажем, что нам, дескать, нужно срочно отправляться в путь, и к тому времени, когда обнаружат, что дон Айала умер, мы будем уже далеко.