Гэри Дженнингс - Ярость ацтека

– А с какой целью строили эти пирамиды? Чтобы отводить людей на вершину и там вырывать у них сердца?

– Да. Человеческие жертвоприношения практиковались индейцами, но помимо исполнения этого ужасного обряда пирамиды были для них местами поклонения, как для нас, исповедующих истинную веру, церкви. Индейцы строили их, чтобы угодить своим богам. В отличие от пирамид Египта, которые были построены в качестве гробниц для царей, пирамиды Новой Испании возводились для проведения на их вершинах религиозных обрядов. Кстати, именно по этой причине вершины у них плоские. Что касается жертвоприношений, – Карлос пожал плечами, – к сожалению, это было частью языческой религии.

– Жажда крови, – сказал я, вспомнив ту часть лекции Ракель, которая действительно меня заинтересовала.

– Совершенно верно. Индейцы полагали, что солнце, дождь и все прочее, что ими обожествлялось, жаждет крови и насыщается только ею. Выживание индейцев зависело от урожаев, и считалось, что если люди утолят жажду своих богов кровью, то те в ответ ниспошлют им благоприятную погоду. Таков был договор между индейцами и языческими богами: тепло солнца и влага дождя в обмен на людскую кровь.

– Вопиющее невежество, – высказал свое мнение я.

– Согласен. – Карлос огляделся по сторонам, чтобы убедиться в том, что никто нас не подслушивает, и заявил: – Увы, невежество и поныне процветает в этих краях.

Признаться, я заподозрил, что он имеет в виду инквизицию, которая посылала людей на костер во время auto-dа-fé.

– Мне говорили, – сказал я, – что в прежние времена на вершине Пирамиды Солнца находился символ этого светила, золотой диск невероятной ценности. Кортес завладел им и велел переплавить на слитки.

– Sí, ученые подтверждают эту историю. Но сие никак не проливает свет на тайну создания этих исполинских сооружений. Впрочем, тайной остается и то, почему жители покинули город.

– Покинули, сеньор? А может быть, эти люди просто бежали, спасаясь от врагов?

– Все может быть, но много ли мы знаем случаев, когда жители отдавали врагу такой город без сопротивления, а здесь, если посмотреть, практически нет признаков разрушений. И более того – раз уж столь изумительной красоты город достался захватчикам целым, то почему они не воспользовались такой удачей и не поселились здесь сами?

Я пожал плечами.

– Может быть, они не хотели жить бок о бок с призраками.

Ученый посмотрел на меня с насмешливым удивлением.

Вообще-то мне впору было и самому на себя удивляться, потому как прежде духи и призраки меня ничуть не волновали. Жизнь кабальеро, которую я вел, вообще не располагала к размышлениям, а уж тем паче к размышлениям о потустороннем мире. Может быть, я стал меняться? В прошлом меня ограждал непроницаемый щит из денег и власти, позволявший не интересоваться ничем, кроме своих желаний. Но теперь я жил иной жизнью, мне приходилось озираться по сторонам, опасаясь и альгвазилов, и разбойников, вглядываться в глаза других путников: не рассматривают ли они меня как свою добычу или нет ли у них подозрений на мой счет, которыми они готовы поделиться с солдатами вице-короля. И сейчас, на дороге, названной в честь умерших, в городе, давным-давно покинутом всеми живыми обитателями, я, похоже, ощущал то же незримое присутствие, которое вынуждало ацтеков, с трепетом преклонив колени, платить кровавую дань невидимым духам.

Когда мы прощались, Карлос потрепал меня по плечу.

– Ты славный малый, с тобой приятно иметь дело. Ей-богу, мне жаль, что я уже нанял сопровождать нас Пепе. Но, учитывая, что он великолепно знает путь...

Я покинул ученого, сокрушаясь про себя, что этот наивный глупец попался на удочку lépero Пепе – прожженного плута. Я готов был побиться об заклад на что угодно: если не считать принудительных работ на строительстве дорог за пьянство и воровство всякий раз, когда он выбирался из сточной канавы, этот кусок дерьма в жизни не удалялся больше чем на лигу от места своего рождения. Я выразил надежду, что Карлос благополучно доберется до Куикуилько лишь по одной причине: этот город расположен близко от столицы. Потом экспедиция планировала отправиться в Пуэблу – туда предстояло добираться шестьдесят или семьдесят лиг, однако по самой оживленной дороге в обеих Америках. Этот маршрут тоже не таил угрозы. Но вот когда они двинутся южнее, дальше от центра колонии... Эх, даже я не знал, что лежит в глубине этих влажных, жарких джунглей. Большая часть тех диких, безлюдных и бездорожных земель до сих пор оставалась неисследованной.

Я не сомневался, что экспедиции требуется более надежная защита, чем те солдаты, которых я видел, – по правде говоря, гордого звания «солдаты» я удостоил это отребье исключительно из христианского милосердия. Возможно, они и числились на военной службе, но толку от них не было никакого, и надо думать, офицеры навязали их экспедиции, желая сбыть с рук.

Так или иначе, мне нужно было позаботиться о том, чтобы молодой ученый благополучно добрался до места своего назначения, по крайней мере до Пуэблы, откуда идет главная дорога на Веракрус. Ведь именно из Веракруса отправляются корабли, бороздящие Карибское море и доплывающие до портов далекой Европы.

Прибившись к экспедиции, я избегну внимания вице-королевских альгвазилов, не говоря уж о том, что путешествовать вместе с большим, имеющим вооруженную охрану караваном гораздо безопаснее. Ну а в крайнем случае, если вдруг возникнет необходимость одурачить полицейских и таможенных чиновников, всегда можно «позаимствовать» документы молодого ученого, да и его dinero в придачу. Таким образом, у меня появилась возможность добраться до Веракруса и покинуть Новую Испанию. Однако, чтобы пристроиться к экспедиции, мне требовалось устранить этого мерзавца lépero. Воспользовавшись мягкосердечием и наивностью Карлоса, Пепе убедил ученого в том, что якобы ищет заработок, дабы прокормить ораву детей. Эх, да будь и вправду у этого ворюги и мошенника дети, он давно уже продал бы их в рабство за кувшин пульке. Однако я опасался, что, попытавшись вывести на чистую воду lépero, я тем самым выставлю ученого наивным глупцом и восстановлю его против себя. В такой ситуации самым простым и действенным решением было помешать проходимцу продолжать путь, чего вполне можно было добиться, полоснув его по горлу кинжалом.

Кто сказал, что необходимость – мать убийства? Сдается мне, эта глубокая мысль принадлежит Хуану де Завала.

Два дня я вел слежку за lépero, а местный альгвазил наблюдал за мной. Сняв со своего мула вьюки и распаковав их, я отправился на местный рынок, где другие торговцы продавали всяческую дребедень и товары путникам, посещавшим великие пирамиды. Когда альгвазил подошел ко мне, я принялся всячески лебезить, выказывая почтение к его высокому чину, хотя, по моему разумению, он вообще не являлся служителем закона, а был нанят владельцем местной гасиенды. Тем не менее я всучил ему подобающую mordida, подарив одну из лучших рубах в знак глубокого почтения. Дар он принял, но я все равно уловил в глазах альгвазила недоверие. Может быть, я не слишком достоверно изобразил приниженность, или мои глаза показались ему не в меру проницательными, или же мой рост – я ведь был выше большинства пеонов – внушил подозрения.