Рафаэлло Джованьоли - Мессалина

И многие отцы города подтвердили, что до них тоже доходил подобный слух.

– А моя бедная дочь Юния, – дрогнувшим голосом произнес Марк Юний Силан, – которая, как вы знаете, была женой Калигулы и умерла на шестой месяц после свадьбы, говорила мне, что за его внешним безразличием к общественным делам, так же как и за страстью к высоким словам, скрывается столько низких помыслов, сколько их не было даже у самого Тиберия!

Тем временем сенат, вызвав обоих консулов, Ацеррония Прокула и Петрония Понтия Нигрина, предложил им сложить с себя полномочия, чтобы Цезарь мог принять консулат и по своему усмотрению выбрать подходящего помощника: Прокул и Нигрин одобрили такое решение. Однако император категорически отверг подобную честь и, поблагодарив консулов за доверие, попросил их исполнять свои обязанности вплоть до календ июля, когда с согласия сената им будут назначены преемники.

Вновь последовали аплодисменты и одобрительные возгласы. Рукоплесканиями были встречены и три закона, которые Гай Цезарь вынес на рассмотрение сената. Во-первых, он пожелал выслать за пределы Рима обладателей спинтриев – жетонов завсегдатаев римских борделей, и тех, кто открыто торговал своим телом; во-вторых, всем заключенным он дарил свободу, а в-третьих, всем изгнанникам предоставлял право вернуться на родину.

К единодушной радости присутствующих, все законы были приняты без промедления.

На этом Гай Цезарь объявил собрание законченным и вышел на Форум под восторженный гул толпы, в которой услужливые подхалимы уже разнесли весть о новых постановлениях верховной власти.

Приняв поздравления, Цезарь со своей свитой направился в Палатинский дворец. Отряд из двадцати четырех ликторов стал прокладывать ему дорогу. Процессия почти скрылась из виду, когда из курии вышел Валерий Азиатик и обратился к Аннию Винициану:

– Интересно, сколько сенаторов осталось бы в Риме, если бы закон против разврата распространялся на всех соучастников этого греха?

Собеседник широко улыбнулся:

– Пожалуй, столько же, сколько уцелело после разгрома римлян в Каннах [36] Разгром римлян в Каннах – имеется в виду гибель 70-тысячной римской армии в 216 г. до н. э., окруженной и уничтоженной Ганнибалом. .

У Палатинского дворца, отстроенного Тиберием на месте старого дома императора Августа, Гай Цезарь Калигула расстался с отцами города, которые по очереди поцеловали его протянутую руку, в последний раз обменялся приветствиями со следовавшей за ним толпой плебеев и вошел в роскошный атрий [37] Атрий – закрытый внутренний двор в середине римского жилища, куда выходили остальные помещения. В центре находился бассейн, над ним – отверстие для стока дождевой воды. с колоннами из тибуртинского мрамора, греческими статуями и мозаичным полом.

Оттуда он направился в еще более великолепный таблий [38] Таблий – в богатых римских домах: гостиная, комната официальных приемов. , по обе стороны которого шли двадцать четыре колонны из белоснежного чиполлино [39] Чиполлино – разновидность мрамора с прожилками, ценившаяся в Древнем Риме. , а в глубине высился пожелтевший от времени цоколь, украшенный дорогими картинами и мраморными изваяниями всех выдающихся представителей римской знати. Расставленные по отдельным нишам, они изображали Юлия Цезаря, Октавиана Августа, Ливию, Марцелла, Марка Антония, Клавдия Друза, Тиберия, Агриппину, Луция Цезаря Випсаниана и Германика. Была здесь и статуя Гая Цезаря.

Посредине таблия возвышались четыре золотых канделябра работы искусных греческих ювелиров, символизировавшие четыре числа, которым римляне придавали особое значение: один, три, шесть и девять.

Вокруг них были расставлены софа, кресла и подставки для ног из слоновой кости; на полу лежали ковры, подаренные Антиохом из Тира [40] Антиох из Тира – царь государства, находившегося на территории современного Ливана. .

Миновав двух безмолвных и неподвижных стражников, стоявших у входа в таблий, Калигула прошел внутрь и, сбросив на пол черную тогу, громко крикнул:

– Да провалится к Эребу [41] Эреб – в греческой мифологии: божество, персонификация мрака, сын Хаоса и брат Ночи. этот траурный наряд вместе с душой покойного Тиберия! Принесите застольное платье! И холодного фалернского вина с медом!

С этими словами он растянулся на софе, положив голову на подлокотник. На звук его голоса из спальни, примыкавшей к таблию, беззвучно вышла женщина, еще молодая и красивая.

Ей исполнилось тридцать два года, она была невысокого роста и довольно полного телосложения.

Густая копна ярко-каштановых волос наполовину скрывала ее плечи.

Бледное лицо женщины, не обладавшее греческим совершенством, было все же привлекательно благодаря гармоничности черт.

Ее миндалевидные глаза со зрачками цвета морской волны манили глубиной и живостью взгляда. Маленький нос был слегка вздернут над влажными чувственными губами.

Она была одета в безукоризненно белое застольное платье, украшенное розами. Легкий наряд женщины едва прикрывал ее алебастровую грудь и гладкие, полные руки.

Это была Энния Невия, жена Невия Сутория Макрона, два года назад ставшая любовницей Калигулы.

Энния задержалась, увидев слугу, который нес императору халцедоновый кубок на золотом подносе. Калигула отпил из кубка и, возвратив его слуге, вздохнул с облегчением:

– Вот так-то лучше!

Слуга поклонился и вышел. Тогда Энния на цыпочках подкралась к спинке софы, на которой лежал новый властелин Рима, и, наклонившись, приложилась губами к его лбу.

– Ах! Это ты, Невия? – воскликнул Калигула. Он повернулся, обхватил женщину за талию и усадил радом с собой.

– Я, любимый! – нежно ответила она, поглаживая его по щеке. – И я уже готова к обеду, потому что знаю, как ты проголодался.

– Ты так заботлива, – сказал Калигула, целуя ее, – и так красива.

– Как бы я хотела всегда казаться тебе такою! – воскликнула Энния и, неожиданно погрустнев, добавила: – Увы! Теперь, когда ты стал императором, у меня появилось много соперниц. Думаю, они уже начали осаждать тебя.

– Ну, Энния, не мучай меня своей ревностью.

– Ты молод и легкомыслен, – продолжала женщина, не дав прервать себя. – А сегодня ты стал всесилен, как никто в мире!

– Что ж! – помрачнев, медленно произнес Калигула. – Да, я всесилен, как Зевс! И даже больше! Потому что я здесь, на земле, а он так далеко!

Энния Невия помолчала, а потом прошептала сквозь слезы, которых, казалось, не замечала:

– О да! А как ты говорил там, на Капри! О нашей любви.

– Но я и сейчас тебя люблю! Только не плачь, не мучай меня, – промолвил Калигула, черты лица которого постепенно разгладились, а голос зазвучал мягче.