Array Сборник - История о страшном злодеянии евреев в земле Бранденбург: Немецкие антисемитские сказки и легенды

В предложении по созданию «Застольного общества» Арним указывал, что членом его может стать человек «высокой чести и принадлежащий к христианской религии» 7. В него вошли представители родового дворянства, прусского юнкерства и бюргерской аристократии – ученые, поэты, служащие. Кроме Арнима, автора знаменитого антисемитского трактата «Об отличительных признаках еврейства» («Über die Kennzeichen des Judentums», 1812) в него вступили Брентано, создатель антисемитской сатиры «Филистер до истории, в истории и после нее» («Der Philister vor, in und nach der Geschichte», 1811), Эйхендорф, Клейст, Шамиссо, Фихте, Шлейермахер, Иффланд, Савиньи, принц Радзивилл и др. Братья Гримм, живущие в это время в Касселе, не были прямыми участниками общества. Но, как известно, их связывала тесная творческая дружба с Арнимом и они могли разделять многие его взгляды, не только художественные, но и идеологические. Согласно главной установке общества, его членами не могли быть евреи, женщины и… французы. Отказ французам от участии в обществе объяснялся не только господством в нем национальной идеи и романтико-патриотическим противостоянием французской экспансии и французской культуре 8. Он был вызван также негативным отношением «Застольного общества» к тем практическим результатам французской революции, которые давали гражданские права евреям и ставили вопрос о женской эмансипации.

Философской основой антисемитизма «Застольного общества» послужили работы Канта и особенно Фихте. Кант на закате Просвещения в «Метафизике нравов», в «Антропологии» философски обосновал свое отношение к еврейству. Главные положения Канта, которые во многих основаниях восходили к антисемитским клише, сводились к следующему: в евреях исторически со дня их бегства, изгнания и диаспоры, преобладает дух ростовщичества; наименование евреев как обманщиков небезосновательно; евреи не могут унаследовать гражданскую честь не потому, что окружающий мир отказывает им в этом, но в силу того, что они сами этой цели не преследуют; государство, в котором они живут, признает их религию, но еврейство остается неблагодарным; евреи обманывают не только чужих, но и своих, ибо обман – характерный признак их нации, ставший максимой их природы, которая определяет каждого индивида этой нации; еврейская религия содержит положения, разрешающие обман; еврейство лишено моральных компонентов; отсутствие трансцендентальности, морали и универсальности свидетельствуют о том, что у евреев нет какой-либо религии; христианство не могло, поэтому, иметь своим источником иудаизм, но тесно связано с «греческой мудростью» 9.

Особое значение для романтиков имела фихтевская модель «Наукоучения» с ее категориями «Я» и «не-Я». Философское «противостояние» этих категорий рефлектировал ось романтиками порою социологически, адаптировалось с целью критики еврейства. Речь шла здесь уже не о метафизических категориях, не только о «Я» и «не-Я», но о немцах и не немцах, о «Мы», которое противопоставлялось «не-Мы». В подобной рефлексии таилась опасность противостояния всему «чужому», всему «не немецкому».

Фихте, развивая морально-философские установки Канта, стал «индикатором антииудаизма на общественном уровне» 10. Еще в 1792 году, отмечая распространенность «враждебного племени» по всему свету, Фихте не признавал духовной автономии еврейства и выступал против уравнения его в гражданских правах, которое провозгласила французская революция. Позволим себе длинную цитату: «Почти через все страны Европы простирается могучее, враждебное и беспринципное государство, которое находится с другими в постоянной войне, и которое ужасно тяжело давит на граждан – это еврейство… Это государство построено на ненависти целого человеческого рода. Самый последний из них чтит своих предков выше, чем мы тех, кто обозначен в нашей истории; народ, изгонявший другие из своего любимого отечества, проклятый своим слабеющим телом и духом, убивающий любое благородное чувство своей мелочной торговлей… Народ, который через связующее начало – религию – выключен из нашего образа приема пищи, радости, обмена веселым нравом от сердца к сердцу, что коренным образом отличает его от нас в обязанностях, правах, в душе. Что можно ожидать от этого государства? Где первый еврей, которому доставит удовольствие ограбить меня? Все это видите вы сами и не можете лгать, но говорите сладкие слова о терпимости и правах человека тогда, когда они это чувство прав человека оскорбляют в нас самих. Можете ли вы проявить любовное терпение к тем, кто не верит в Иисуса Христа, несмотря на звания, чествования, которые вы им воздаете, к тем, кто открыто поносит его, к тем, кто отнимает вашу бюргерскую честь и с достоинством добытый хлеб. Нет ли у вас мысли, что евреи без вас граждан являются государством, которое крепче и могущественнее, чем все ваши. Если вы дадите им еще гражданские права, то лишь для того, чтобы они других граждан попирали ногами…» 11. «Чужое» в культуре следует превратить в «свое», но что касается евреев, процесс этот невозможен, кроме метафорически выраженного Фихте средства «отрезать им ночью головы и приставить другие, в которых нет ни одной еврейской идеи» 12.

Размышления Фихте о языке, имеющие антисемитскую подоплеку, также импонировали романтикам. Фихте отмечал, что немецкий язык с точки зрения его научной выразительности, способности к абстракции – самый совершенный из всех имеющихся. Если понятие или категория, родившаяся в недрах немецкого языка, попадает вдруг в другие, «лишенные кровообращения жизни» 13, то она до неузнаваемости искажается, опрощается и теряет свой «естественный» смысл. Противоположность между немцами и другими народами заключается в том, что язык немцев сохранил свою природность и естественность. Если христианская церковь во времена Августина признавала три священных языка: иврит, латынь и греческий, а Гердер в свое время считал пра-языком древнееврейский, возводя «народ книги» к пра-народу (Urvolk), то Фихте «замещает» еврейский на немецкий, возвышает отечественный язык над языком рассеянных его носителей и на место евреев как «пра-народа» ставит народ немецкий. «Прививка», сделанная Фихте немецким романтикам, убедила последних в своей духовной избранности, в том, что они и есть «Urvolk», избранная нация с точки зрения языка и культуры. Эта линия в немецкой культуре стала актуальной на протяжении всего века. Что касается немецкого еврейства с его западной формой идиша, романтическая элита отводила ему самое низкое место в культурном развитии, считала их язык пародией на верхне-немецкий, и в качестве пародии использовала элементы языка в литературном творчестве, а также в фольклоре – народных сказках и легендах – чтобы усилить комическое значение «семитского» персонажа 14.

Читать дальше