Майкл Льюис - Игра на понижение. Тайные пружины финансовой катастрофы

В начале октября 2008 года, после заявления американского правительства о принятии на себя всех убытков финансовой системы и спасении крупных фирм Уолл-стрит от банкротства, Бэрри принялся покупать акции с энтузиазмом, доселе ему не свойственным. Внешнее воздействие, как ему казалось, неизбежно повлечет за собой не только инфляцию, но и рост цен акций. Возможно, он поторопился, и акции могли еще опуститься, прежде чем пойти вверх, но это было для него неважно. В конечном итоге эти ставки все равно окупились бы. Самый крупный из оставшихся инвесторов, чья доля в фонде составляла $150 млн, усомнился в разумности данного решения и тут же пригрозил забрать деньги.

27 октября Бэрри писал одному из двух своих друзей по переписке: «Сегодня я ликвидирую все позиции. Думаю, мой предел достигнут. Я плохо ем, плохо сплю, не разговариваю с детьми и женой, я разбит. Синдром Аспергера наградил меня талантами, но они слишком долго осложняли мне жизнь». В пятницу днем, в начале ноября, он почувствовал боль в груди и отправился в пункт скорой помощи. Оказалось, у него подскочило давление. «Мне кажется, я сам сокращаю свою жизнь», – писал он. Через неделю, 12 ноября, он послал инвесторам последнее обращение. «Меня постоянно подталкивали к краю и мои собственные действия, и инвесторы, и деловые партнеры, и даже бывшие сотрудники, – говорилось в письме. – Мне всегда удавалось отойти назад и сохранить эти зачастую слишком напряженные отношения с бизнесом. Но в последнее время проблемы личного характера заставили меня переступить черту. Я с грустью осознаю, что должен закрыть фонд». После этого он исчез, и никто толком не знал, что произошло.

Он оказался прав, а мир ошибся, и за это мир его возненавидел. Майкл Бэрри пришел к тому, с чего начинал: одинокий, ищущий утешения в своем одиночестве. Все время он проводил в офисе в Купертино, штат Калифорния, который мог вместить не меньше 25 сотрудников, но фонд был закрыт и помещение пустовало. Оставался, правда, еще Стив Друскин, и последней его задачей было решить, что делать с принадлежавшими Майклу Бэрри дефолтными свопами на низкокачественные ипотечные облигации. «Майк все еще держал несколько свопов, чисто для прикола, – рассказывает он. – Всего пару штук. Чтобы проверить, сможет ли он получить за них причитающееся». И ему это удалось, хотя целью было не развлечение, а скорее доказательство правоты: облигации инвестиционного уровня, против которых он ставил, на самом деле ничего не стоили. Две оставшиеся ставки были сделаны против низкокачественных облигаций, выпущенных Lehman Brothers в 2005 г. Они обратились в пыль одновременно со своим создателем. Бэрри поставил примерно по $100 000 на каждую и заработал по $5 млн.

Для юриста, закрывающего инвестиционный фонд, проблема заключалась в сроке действия этих странных контрактов: он истекал в 2035 г. Брокеры давным-давно полностью их оплатили: 100 центов за доллар. Больше ни одна фирма с Уолл-стрит не присылала им котировки. «Я не получал выписок по брокерским счетам, где бы значились открытые позиции, – говорит Друскин. – Но они у нас были. Словно никто больше не желал об этом говорить. Мол, “вы получили свои $10 млн – и отвяжитесь”».

На Уолл-стрит юристы играли ту же роль, что и врачи во время войны: они появлялись после перестрелок и ликвидировали беспорядок. Тридцатилетние контракты с техническим риском погашения – точный размер этого риска Друскин все еще пытался определить – был последним беспорядком, оставшимся после Майкла Бэрри. «Возможно, брокеры просто выбросили контракты, – говорит Друскин. – Три года назад никто из них и помыслить не мог о подобном исходе. И поэтому никто не был к этому готов. Мы заявили, что выходим из бизнеса. А они в ответ: “Ну и ладно”».

Когда Айсману позвонил Дэнни Мозес и сообщил, что его едва не хватил удар и что он с Винни и Портером сидит на ступеньках собора Святого Патрика, тот переживал медленный, практически климактерический переход в другое состояние. Он не был готов к первому «приливу», случившемуся поздней осенью 2007 года. К этому моменту многие уже поняли, что он был прав, а они заблуждались и что он к тому же заработал целое состояние. Он посетил конференцию, организованную Merrill Lynch сразу после увольнения генерального директора, Стэна О’Нила, где банк признал $20 млрд из $52 млрд убытков по низкокачественным бумагам. Там Айсман подсел к финансовому директору Merrill, Джеффу Эдвардсу, тому самому, которого он подкалывал несколько месяцев назад по поводу моделей риска, применяемых в банке. «Помните, что я говорил о ваших моделях риска? – поинтересовался Айсман. – А ведь я был прав, да?» И тут же, как ни странно, пожалел о своих словах. «Мне стало стыдно, – признается он. – Это был грубый выпад. Он такой славный парень. Он просто ошибся. Я больше не был неудачником и должен был вести себя иначе».

Валери Фейген с изумлением наблюдала за тем, как ее муж неуверенно, урывками осваивает нечто, напоминавшее тактичное поведение. «После всего случившегося образовалась пустота, – рассказывает она. – Как только его правота подтвердилась, тревожность, злость и воодушевление улетучились. И осталась огромная пустота. Какое-то время он держался на силе собственного “я”. Он действительно считал себя гораздо выше других». Айсман так громко на всех углах кричал о неизбежном кризисе, что сейчас к нему прислушивались те, о ком он и подумать не мог. После конференции в Лас-Вегасе в нем завелся какой-то паразит. На приеме у врача он рассказал о том, что финансовый мир скоро прекратит свое существование. Год спустя Айсман попал к тому же врачу на колоноскопию. Распростертый на столе, он услышал, как врач сказал: «Это тот парень, который предсказал кризис! Вы только послушайте». И на середине процедуры стал пересказывать коллегам и медсестрам, набившимся в комнату, историю о гениальности Айсмана.

История о гениальности Айсмана быстро приелась его жене. Давным-давно она организовала совместно с врачом мужа оперативную группу социальной скорой помощи. «Мы загнали его в угол и пригрозили: “Тебе придется избавиться от этой фигни”. И он согласился. И начал учиться учтивости. И ему понравилось! Для него это было в новинку». И Валери, и остальные то и дело замечали в нем черты нового человека. Например, на рождественской вечеринке в доме по соседству. Валери вообще не хотела говорить о ней Айсману, поскольку не знала, как тот отреагирует. «Я попыталась незаметно выскользнуть из квартиры, – вспоминает она, – а он остановил меня и спросил: “Если я не пойду, это будет очень некрасиво?”» Столь искреннее беспокойство с его стороны настолько шокировало Валери, что она дала ему шанс. «Ты можешь пойти, только веди себя прилично». На что Айсман ответил: «Хорошо, теперь я знаю, как вести себя». И она взяла его на рождественскую вечеринку, и он продемонстрировал максимальную вежливость, на которую только был способен. «Общаться с ним стало так приятно, – говорит Валери. – Вот и поди пойми его».