Дэниел Ергин - В поисках энергии. Ресурсные войны, новые технологии и будущее энергетики

Но одна компания не участвовала во всеобщей заварухе. Это была Royal Dutch Shell, которая до начала волны слияний была самой крупной нефтяной компанией. И для такой сдержанности у нее имелись причины. Проведенный анализ показал, что в долгосрочной перспективе цена на нефть будет определяться стоимостью новой нефти, поставляемой странами-экспортерами, не входящими в ОПЕК, и по прогнозам будет составлять порядка $14 за баррель. При оценке инвестиций Shell исходила именно из этой прогнозной цены. Она также пришла к заключению, что размер имеет значение, но лишь до определенного предела. Была и еще одна, гораздо более важная причина – структура самой компании.

Когда Марк Муди-Стюарт представлялся на конференциях, он обычно говорил: «Я – председатель комитета управляющих Shell. И самый близкий эквивалент традиционного генерального директора, который вы найдете в нашей компании». И это была проблема. Shell имела уникальную структуру. Хотя она и функционировала как единая организация, но в действительности принадлежала двум разным компаниям со своими советами директоров – Royal Dutch и Shell Transport and Trading. Компания управлялась не генеральным директором, а комитетом. Это было компромиссное решение, которое позволило осуществить слияние в далеком 1907 г. и видоизменялось лишь в конце 1950-х гг. «Двойная структура» хорошо работала в течение многих десятилетий, но теперь становилась все более и более неэффективной. Она, по словам Муди-Стюарта, «чрезвычайно затрудняла» слияние на основе обмена акциями с другой большой компанией. Фактически такое слияние становилось невозможным. Когда началась волна слияний, Муди-Стюарт попытался было протолкнуть идею внутренней реструктуризации, но реакция многих директоров была «довольно бурной» 17. Все осталось на местах. Когда же слияния были завершены, Shell перестала быть самой крупной нефтяной компанией.

То, что произошло между 1998 и 2002 гг., было самой глубокой и значимой реструктуризацией мировой нефтяной отрасли после 1911 г. Всем объединенным компаниям еще предстояло пройти через трудности и стресс взаимной интеграции, которая могла занять годы. Но в результате они вышли из этого процесса не только более крупными и устойчивыми, но и более эффективными, глобализованными и способными браться за более масштабные и сложные проекты.

Оглядываясь на десятилетие, прошедшее с момента этого своего рода землетрясения отраслевого масштаба, генеральный директор Chevron Дэвид О’Рейли заметил: «Многие вопросы были сняты, как и ожидалось. Но один вопрос остался, и этот вопрос – государственные нефтяные компании. Смогут ли крупные частные компании успешно конкурировать с национальными гигантами?» 18

Когда один из закоулков мировой экономики – перенасыщенный кредитными деньгами рынок коммерческой недвижимости в Бангкоке – начал сотрясаться в конвульсиях, и переоцененный тайский бат рухнул под давлением спекулятивных атак, никто не ожидал, что это может перерасти в азиатский, а затем и глобальный финансовый кризис. И, разумеется, никто в руководстве крупнейших нефтяных компаний не предполагал, что крах этой малоизвестной валюты из Юго-Восточной Азии приведет к обвалу цены на нефть и масштабной реструктуризации их собственной отрасли. Но гораздо более важные события были еще впереди, поскольку последствия этого кризиса затронули многие национальные экономики и страны, включая одного из важнейших мировых поставщиков нефти.

Обвал цен на нефть был благоприятен для потребителей нефти и в целом для стран-импортеров. Низкие цены были равносильны снижению налогов. Так как потребители меньше платили за бензин и отопление домов, у них в карманах оставалось больше денег, что стимулировало экономический рост. Кроме того, низкие цены на нефть были противоядием от инфляции, позволяя этим странам расти быстрее благодаря более низким процентным ставкам и меньшим инфляционным рискам.

То, что было благом для потребителей нефти, оборачивалось бедствием для ее поставщиков. Для большинства стран-поставщиков экспорт нефти и газа был основным источником государственных доходов, и нефтегазовый сектор составлял 50 %, 70 % или даже 90 % их экономики. С падением цены на нефть их ВВП резко упал. А это повлекло за собой дефициты, сокращения бюджетов, социальные волнения и, в некоторых случаях, радикальные политические перемены.

Самые серьезные потрясения произошли в Венесуэле. Учитывая размеры ее запасов, Венесуэлу вполне можно назвать единственной «страной Персидского залива» в ОПЕК, которая находится не в районе Персидского залива. В 1997 г. она добывала нефти больше, чем Кувейт или Объединенные Арабские Эмираты, практически на уровне Ирана. Но это же делало Венесуэлу хрестоматийным воплощением нефтегосударства.

Термин «нефтегосударство» часто используют для описания стран, которые очень сильно отличаются друг от друга по политической системе, социальной организации, экономике, культуре, религии, населению, но имеют одно общее – все они живут за счет экспорта нефти и газа. Такое обобщение имеет смысл, потому что зависимость от нефти наделяет этих экспортеров рядом общих черт и проблем. В частности, все они вынуждены бороться с «нефтяной болезнью» – перекосами в экономике и политическими и социальными патологиями. А это требует наличия соответствующих институтов и колоссальных усилий со стороны самого государства.

Национальная сага Венесуэлы хорошо иллюстрирует эти сложности.

«Венесуэльскую экономику после 1920 г. можно было охарактеризовать одним словом: нефть», – сказал экономист Мойзес Наирн. До 1920 г. это была бедная малонаселенная сельскохозяйственная страна – сначала «какао-государство», потом «кофе-государство» и «сахарное государство», чей национальный доход в значительной степени зависел от экспорта этих продуктов питания. Местные каудильо управляли своими небольшим вотчинами как собственными государствами. Из 184 членов законодательного совета в середине 1890-х гг., по меньшей мере 112 называли себя «генералами». Страной управляли военные диктаторы, сменявшие друг друга в ходе бесчисленных военных переворотов. Например, в 1900 г. власть захватил генерал Сиприано Кастро, который объявил себя «человеком, воспитанным Богом ради воплощения в жизнь мечты Боливара» и воссоединения Венесуэлы, Колумбии и Эквадора. Но в скором времени он был свергнут другим генералом Висенте Гомесом, который управлял страной как «личной гасиендой» с 1908 г. вплоть до самой смерти в 1935 г. 1

В 1922 г., однако, произошло событие, которое круто изменило судьбу Венесуэлы. Гигантская скважина Barroso в бассейне Маракайбо дала неуправляемый фонтан нефти, выбрасывавший в сутки более 100 000 баррелей черного золота. (Это месторождение было открыто все тем же самым инженером Джорджем Рейнолдсом, который в 1908 г. ввел в строй первую нефтяную скважину в Иране.) С фонтанирующей скважины Barroso для Венесуэлы начался новый золотой век. Отныне благосостояние страны росло по мере того, как из ее недр вытекала нефть.