Мередит Маран - Зачем мы пишем. Известные писатели о своей профессии

Я не люблю оглядываться. Эта черта – значительная составляющая моей психологии. Не потому, что я скрываю душевную травму. Я и вперед особенно не заглядываю. Я сконцентрирована на настоящей минуте. Но сочинительство придает моей жизни повествовательную структуру: «О боже, я сделала это, и потом я сделала это… Не стоило мне этого делать, но потом я сделала это».

Знаете, есть избитая фраза: «Ненавижу писать, но люблю, когда работа написана»? Она весьма хорошо все обобщает. То, как я отношусь к писательству, целиком зависит от того, над чем я работаю. Сейчас я пишу эссе о браке. Это мучительно. Я чувствую себя так, будто сижу на асфальте, на черной как смоль дороге между штатами, печатаю, как сумасшедшая, а на меня в это время летят огромные грузовики. Каждую минуту меня вот-вот раздавят.

Художественная литература отличается от этого, поскольку в художественных произведениях просто пытаешься понять, что произошло. Я всегда чувствую, что прищуриваюсь, изо всех сил стараясь рассмотреть что-то в метель.

Что если бы я не писала? Что стало бы со мной? Я читала бы все книги, что лежат по всему моему кабинету, – вот что стало бы! Вчера вечером я сказала мужу: «Я правда просто хочу месяц отдыха и читать».

Я люблю писать. Я считаю это даром и удовольствием. Но если что-то случится и я никогда не смогу писать, все будет в порядке. Это будет менее интересная жизнь – с меньшим количеством измерений, – но она не будет несчастливой. Я одарена очень хорошей нейрохимией. У меня в жизни были тяжелые времена, но у меня никогда не было депрессии.

Можете в это поверить? Я все еще использую текстовой редактор WordPerfect. Почему? Точно не потому, что суеверна. Я страстно возражаю против суеверий, талисманов, ритуалов, шаблонов. Писателям так легко стать фриками.

Тексты, какие у меня есть, сделаны в WordPerfect, и я даже подумать не могу, чтобы все перевести в другой редактор. Это надо было делать пятнадцать остановок назад. Я только обзавелась iPad. Я еще не научилась им пользоваться, но первое, что я сделала, – это скачала приложение WordPerfect.

Думаю, моих читателей удивит, что я домохозяйка из Нэшвилла и у меня на самом деле очень скучная жизнь. Люди представляют, будто я веду бурную светскую жизнь. Но я люблю быть дома столько, сколько могу. И когда я дома, я стираю и навожу порядок. Это мечта любого мужчины иметь такую жену: самостоятельно зарабатывает деньги, каждый вечер готовит вкусный ужин, в доме чисто. Я глажу все носовые платки. Мне невероятно повезло, что у меня счастливый брак.

Меня спрашивают: «Если бы ты могла отправиться в любое место, куда бы захотела поехать?» И я говорю: «Домой». Сейчас, когда я стала старше, я не езжу в колонии художников, чтобы писать. Я хочу работать только дома. Даже думать не хочу, что где-то работается лучше. Больше всего люблю работать дома.

Год я была редактором в Bridal Guide, а потом, когда мне исполнилось двадцать два, стала независимым обозревателем. С тех пор у меня была очень хорошо налаженная работа журнального писателя и эссеиста. Я знаю, что такое писать за деньги и писать для аудитории. Я очень люблю писать эссе, но сейчас делаю это намного реже, поскольку сейчас меньше журналов. Я наслаждаюсь этим, но никогда не сяду и не напишу эссе до тех пор, пока меня кто-нибудь не попросит.

Я рано поняла, что могу зарабатывать столько же денег, если буду писать для журналов, сколько я могла заработать преподаванием, но писать для журналов намного легче. Я автор художественных произведений. Хочу ли я тратить три месяца на статью про глобальное потепление для журнала Nation за семьсот долларов или предпочту писать про туфли для Vogue – и на эту работу уйдет три часа, а заплатят мне три тысячи долларов? Спрашивать дважды не придется. Едва ли когда-нибудь я отказывалась от задания для журнала. Я романист, поэтому весело делать что-то, с чем я расправлюсь за одну ночь. Когда я сижу дома годами над своими романами, мои друзья могут увидеть мое имя в журнале и знать, что я жива.

Только на последней неделе я написала работу для каталога, который продает «инструменты для писателей». Они делают книжечку о писателях и их талисманах, чтобы продавать ее через каталог. И попросили меня написать восемьсот слов, за что мне дали подарочную карту на двести долларов. Я подумала, что больше энергии потрачу на то, чтобы отказать им, чем сделать. Поэтому я написала о том, как мне нравится, когда моя собака рядом, когда я пишу.

Нехудожественная литература в корне отличается от художественной. Если пишешь книгу на восемьсот страниц о чихуахуа, нужно быть уверенной, что никто не сдаст свою книгу про чихуахуа раньше тебя. С романом нет никаких проблем.

Когда я дошла до середины «Правды и красоты», нависла угроза, что кто-то еще пишет книгу о моей подруге Люси Грили. Поэтому я продала незаконченную вещь, дабы быть уверенной, что у меня есть на нее издатель. Но я все равно собиралась написать эту книгу, независимо от того, купил бы ее издатель или нет.

Что касается художественной литературы, я никогда не продавала незаконченную книгу и никогда не буду. Я пишу художественные произведения только для себя. Пишу книгу, которую сама хочу прочесть. Это история в моей голове, которую я не могу найти в существующих книгах. Возможный коммерческий успех книги на меня не влияет.

Только надо помнить: написание книги не излечивает рак. Это литературная выдумка. Если я напишу что-нибудь ужасное или странное, отлично. Если я сдам книгу, а мой издатель скажет: «Энн, это не для нас», если я не соглашусь с их критикой, то скорее пойду к другому издателю, нежели внесу изменения.

Когда я закончила «Заложников», редактор, читавший книгу, сказал: «Мне нравится, но я кое-что убрал бы. Этот русский персонаж ужасный». Я ответила: «Я уважаю ваше мнение. Удачи вам в жизни». К счастью, что у меня не было контракта с его издательством, поэтому мне не пришлось убирать русского. Никогда не хотела чувствовать себя окольцованным человеком.

Я постоянно говорю: у меня была исключительная, великолепная писательская судьба, поскольку мне было дозволено ей обладать. Я чувствую, что мне очень повезло.

Я опубликовала первую книгу, когда мне было двадцать семь, в годы, когда издательства хотели быть лояльными по отношению к своим писателям, даже если их книги не продавались миллионными тиражами. В начале своей карьеры я была среднестатистическим автором. Загляните в любой словарь и почитайте определение среднего писателя – вы найдете мой портрет. Я получила сорок пять тысяч долларов за «Святого покровителя», пятьдесят тысяч за «Тафт», пятьдесят пять тысяч за «Ассистента волшебника». Писательство было моей работой, и мои авансы медленно, но стабильно росли, как зарплата в офисе.