Астрид Линдгрен - Бритт Мари изливает душу

– Ваше величество, господин король, разве не время нам потанцевать до упаду? Я считаю, что тогда дело будет сделано!

И подставила ему ножку.

Велико ли наказание за преступление против короля?

Это очень интересует твою неугомонную

Моя шлавная подруга, не проштужена ли ты, нет ли у тебя нашморка? У меня лёгкая проштуда. И ещё у меня чуть повышена температура. Так что пушть их долбят в зубрильне швои шильные глаголы, у кого ешть охота. Потому что я, во вшяком шлучае, лежу здешь, и меня решительно ничего ни капли не интерешует. Мне никогда не живётся так хорошо, как во время лёгкой проштуды. Как правильно поётшя:

Вот именно! Ведь на самом деле это так приятно! Особенно потому, что все в нашей семье стараются превзойти друг друга в нежных заботах обо мне. Например, Сванте здорово скрывает своё сочувствие под личиной невероятнейшей надменности:

– Ага, лежишь тут и прикидываешься больной. У вас сегодня, случайно, не контрольная по математике?

– Дечего тут быштупать с тазными подлыми идсидуациями [26], – говорю я.

И тут, бросив мне яблоко, Сванте исчезает, nonchalant [27]насвистывая «La Paloma» [28].

Стоит кому-нибудь в семье хоть капельку заболеть, как мама ужасно возбуждается. Так бывает всегда. Она летает по всему дому и бьёт крылами, как боязливая птичья мамаша. И если температура у заболевшего приближается к 38 градусам, то выражение лица у неё такое, словно нет ни малейшей надежды пережить этот день. Она назойливо требует, чтобы заболевший непрерывно ел и пил что-нибудь тёплое, а сегодня в полдень она вбежала на кухню, чтобы испечь в мою честь, как она выразилась, «отменно вкусный торт» к одиннадцатичасовому кофе, который все будут пить в моей комнате.

Этот «отменно вкусный торт» превратился в мрачную и плоскую маленькую булку, но мы всё же храбро макали ломтики в кофе и ели. Мама сказала, что, должно быть, дрожжи были не очень свежие, а Майкен, деликатная, как всегда, сказала, что любит торты именно такой консистенции. Но завтра, когда мама успеет забыть обо всех тортах на свете, Майкен наверняка испечёт золотисто-жёлтый и пышный торт, который сделал бы честь любому кондитеру.

Йеркеру и Монике строго запрещено входить в мою комнату, чтобы не заразиться, но Моника, стоя на пороге, озабоченно качает своей кудрявой головкой и повторяет:

– Блитт Мали больна, Блитт Мали оцень стлашно больна!

А Йеркер благосклонно даёт мне почитать одну из своих любимых еженедельных газет, на которые разоряется ради печатающихся там серий [29]. Он ревностно искушает меня почитать эти серии.

– Поверь, они мировые, – соблазняет меня брат.

Но я-то думаю, что лучше вместо серий прочитаю одну на редкость идиотскую новеллу.

Вообще-то никакого недостатка в чтении я как раз не испытываю. На стене прямо над моей кроватью висит книжная полка, и там – все мои любимые книги начиная со времён раннего детства – от книжек «Хижина детей Домового» и «Домик-шляпка» [30], потом «Алисы в Стране чудес» и до произведений для детей постарше: «Анна из Грёнкуллы» [31], «Уллабелла» [32], «Рассказы фельдшера» [33], «Гекльберри Финн», «Остров Сокровищ» и многие-многие другие. На день рождения я получила в подарок книги Диккенса «Дэвид Копперфилд» и «Записки Пиквикского клуба» в очаровательных тёмно-зелёных переплётах, а также роман Цвейга «Мария Стюарт» [34](потому что, между прочим, история – один из моих любимых предметов). А теперь и эти книги стоят на моей книжной полке, куда я могу добраться, стоит мне лишь протянуть руку. Свои учебники я держу на почтительном расстоянии, на книжной полке у окна. Вообще-то…

Можно я расскажу тебе, как выглядит моя комната? Майкен недавно помогла мне придать ей классный модерно́вый вид, и я тащу сюда за волосы друзей и знакомых, чтобы они смотрели и восхищались.

Прежде у меня были довольно скучные стены, но мы с Майкен объединёнными усилиями перекрасили их в очень светлый голубой цвет. Сванте услужливо предложил нарисовать среди всей этой яркой голубизны несколько мелких красных дьяволят. И только с помощью угрозы разрисовать в голубой цвет и самого Сванте нам удалось выставить его за дверь.

Затем моя ангельской доброты сестра сшила на окно необычайно прелестные белые тюлевые гардины с оборками вместо прежних унылых бежевых, которые страшно меня раздражали. На полу лежит ярко-голубой ковёр – «вырви глаз», который я получила в подарок перед Рождеством. А весной я поднялась на чердак и вытащила оттуда старинное кресло с высокой спинкой, которое Майкен прикрыла ярко-красной махровой тканью для купальных халатов. Это те усовершенствования, которые были сделаны, и я считаю, что мне подарили новую комнату. И всё-таки здесь – тот же старый письменный стол прямо у окна, та же старая печь в углу, где я холодными зимними вечерами грею пальцы окоченевших ног, а над кроватью – та же старая книжная полка с теми же дорогими моему сердцу старыми книгами… Но это правда! К стене под книжной полкой мне прикрепили новую лампу.

– И если ты после этого не станешь лежать по вечерам в постели и не зачитаешься до смерти, то тут уж ничего не поделаешь, мне тебе не помочь, – сказала Майкен, прибивая к стене крючок, на котором должна была висеть лампа.

Да, риск известный был, это точно. Надеюсь, Кайса, ради тебя самой, что ты любишь книги не меньше меня. Я люблю их не только читать, но и трогать, ощущать их, знать, что они мне принадлежат. Мама и папа считают, что есть такие книги, которые должны иметь все дети. Думаю, было бы счастье, если бы все родители придерживались таких взглядов, потому что… ой, сколько радостей выпало на нашу долю благодаря книгам, они у нас никогда не считались каким-то предметом роскоши, кучи книг всегда лежали в наших корзинках с рождественскими подарками и на столах с подарками в дни рождения. А тот, кто когда-нибудь женится на мне, должен отвечать двум условиям: любить книги и любить детей. А в остальном – как он будет выглядеть – мне практически безразлично, как угодно! Хотя не помешает, если у него будут ещё и красивые зубы… Как ты считаешь?

Вот идёт Майкен, несёт мне тёплую воду с лимоном, а мои ноги затекают под тяжестью пишущей машинки, так что я позволю себе сделать небольшой перерыв. Привет, пока!