С. Гроув - Стеклянная карта

– Не буду вводить вас в заблуждение, Шадрак, – прозвучал мелодичный голос Бланки. – При всем том, что мне известен маршрут вашей племянницы, она и ее спутник проявляют немалую изобретательность. Они умудрились оторваться от погони, которую я выслала.

Шадрак постарался скрыть облегчение. Потом он вдумался в ее слова и удивился про себя: «Ее спутник?..»

– Это обстоятельство ничуть не облегчает вашего положения, ибо мое терпение не беспредельно, – донеслось из-под дрогнувшей вуали. – Как вам отлично известно, мне от вас требуются в основном две вещи: конечная цель Софии и местоположение Карты Всех Карт. По каждому из этих пунктов я предоставлю вам выбор. – Она приподняла медную пластинку, в свете ламп по ней побежали желтые блики. – Вы можете нарисовать мне план расположения Карты и рассказать, куда едет София. Либо… – Она вытащила вторую руку из-под стола, и Шадрак с ужасом увидел деревянный брусок с торчащими проводками. – Либо шапочка, – почти ласково докончила Бланка.

Шадрак опустил глаза и стал разглядывать собственные колени, из последних сил пытаясь не показать, какая паника охватила его при виде проволочек и бруска. Выдержав паузу, он выговорил:

– Мы с вами уже обсуждали это… Вы слышали мой ответ.

Бланка тоже некоторое время молчала. Потом поднялась.

– Как же вы все осложняете, Шадрак! Я совсем не стремлюсь быть жестокой, но вы мне просто выбора не оставляете, – скорбно проговорила она. И повернулась к тому из своих людей, что был помоложе. – Оставь его руки и ноги привязанными, Плач. Если кивнет, развяжи шапочку и позови меня. Если до двадцати часов этого не произойдет, затяни завязки потуже.

Шадрак задался праздным вопросом: показалось ему или Плач был у Бланки на особом счету?.. Что удивительно, отметин на лице у парня не наблюдалось. Темно-русые волосы коротко подстрижены, щеки гладко выбриты… Выслушивая наставления Бланки, он плотно сжал губы. Направляясь к выходу, она ласково похлопала Плача по плечу. Дверь открылась, и Шадрак успел окинуть быстрым взглядом соседнее помещение. Деревянный пол, приглушенное освещение… и тачка с высокой горкой песка.

Когда ему вкладывали в рот деревяшку, ученого едва не стошнило, но он сдержался. Сопротивления он не оказывал: если дать бой, брусок лишь глубже загонят. Когда проволочки коснулись щек, Шадрак замер. Сосредоточившись, он постарался очистить свой разум. Если начать давиться, проводки врежутся в тело. Шадрак принялся глубоко дышать через нос, успокаивая сердцебиение. Кое-как приспособившись, он тотчас понял, что продержится в лучшем случае несколько минут. Он поднял глаза. Приспешники Бланки внимательно наблюдали за ним.

У того, что постарше, были шрамы на щеках и характерное отсутствующее выражение лица, к чему Шадрак успел привыкнуть в плену. Этот человек держал острый крюк, словно продолжение собственной руки: небрежно и бездумно. Нигилизмийцам с располосованными скулами было чуждо религиозное рвение, отличавшее обычных последователей Амитто. Ни фанатичной страсти, ни огня, так ярко горевшего в глазах их единоверцев, не было и в помине: големы скорее выглядели сбитыми с толку, они как будто искали нечто потерянное, а что – и сами не знали. Плач казался другим – он был моложе большинства и не носил отметин на лице. Настоящий нигилизмиец – сосредоточенный, убежденный в правоте своей веры. Его блестящие темно-зеленые глаза неотступно следили за пленником. Этот взгляд не выражал ни грана сочувствия. Только стремление к ясно осознаваемой цели.

Шадрак очень быстро прокручивал в голове план действий. Для начала он должен был избавиться от шапочки. Прямо сейчас сбежать ему явно не удастся, но хоть стражу отвлечь – и то благо. Он в упор посмотрел на Плача и кивнул. Юноша немедленно отцепил проводки и вынул деревяшку.

– Позови ее, – сказал он голему постарше.

– Погодите, – произнес Шадрак, кое-как поворачиваясь на стуле. – Послушайте, что скажу…

Старший напарник уже шел к двери.

– Четвертое июня, – быстро проговорил Шадрак и начал цитировать: – «Плач есть удел проклятых, чей лик – зло. Горе есть примета мира ложного, миру истинному оно чуждо. Не верьте льющим слезы и сами не плачьте…»

Старший, остановившись, оглянулся и уставился на Шадрака: эти слова как будто затронули в его памяти нечто очень далекое, он тщился вспомнить это и не мог. Младший накрыл рукой медальон и пробормотал:

– Речение Амитто есть истина.

– Да, – напряженным полушепотом заговорил Шадрак. – Только Бланка скрывает от вас истину той самой главы, в честь которой ты назван. «Не верьте льющим слезы», – учит Амитто, – еще больше понизил он голос, вынудив своего тюремщика наклониться. – Между тем вы, как и я, несомненно, слышали плач, раздававшийся в особняке! Не будете же вы это отрицать? – Молчание юноши было красноречивее всяких слов, и Шадрак поспешил закрепить свой успех: – Так вот, я вам докажу, что этот плач, это зло пребывает совсем рядом!

Старший замер без движения. Он в непривычной задумчивости смотрел на Шадрака, словно силясь понять, о чем тот толкует и для чего цитирует святые «Хроники». Плач, не сводя с Шадрака внимательных глаз, нарушил паузу первым.

– Каким образом? – спросил он.

– Известен ли вам источник этих звуков? Откуда они доносятся?

Помедлив, юноша покачал головой:

– Этого никто не знает. Если можешь, скажи.

– Сказать не могу, – ответил Шадрак. – У меня есть лишь один способ показать вам истинное положение вещей. Если дадите мне мои инструменты, я сделаю карту памяти, вложив в нее соответствующее воспоминание. Оно поможет вам убедиться в моей правоте.

– Не давай ему ничего, – по инерции произнес старший.

– Скажете ей, что я уже рисую для нее карту, – настойчиво проговорил Шадрак. – Обещаю тебе, Плач: ты узришь истину Амитто!

Тот долго смотрел на него сверху вниз… Взгляд зеленых глаз отражал борьбу воды и огня: привычки повиноваться и пыла верующего нигилизмийца. Да, в земном мире у Плача имелись обязательства и долг верности, но приверженность истинам Амитто все пересиливала. В конце концов огонь победил. Наклонившись вплотную к Шадраку, он сказал очень тихо, так, чтобы не слышал даже старший у двери:

– Что ж, хорошо, – выпрямился и произнес громче: – Рисуй карту, как она приказала, или вовсе ничего не рисуй!

Шадрак втянул голову в плечи, изображая страх и покорность.

– Зола! – окликнул молодой голем напарника. – Скажи Бланке, что мы добились согласия. Сейчас он будет рисовать карту, а я за ним присмотрю.