Рейф Ларсен - Невероятное путешествие мистера Спивета

Ага! Законы Ньютона как раз и объясняют, что со мной происходит. Согласно Ньютону, поезд воздействует на «виннебаго» ровно с той же силой, с какой «виннебаго» воздействует на него, но благодаря большей массе (а значит, и большему импульсу) состава, а также благодаря чудесной силе трения «виннебаго» любезно уступает предложению поезда немного прокатиться. Я, в свою очередь, воздействую на «виннебаго» с той же силой, что и он на меня, но благодаря щуплости, силе тяжести, а также трению подошв кроссовок движусь в одну с ним сторону.

Ньютоновские законы распространяются также на противоположно направленные силы: действие всегда равно противодействию. {112}

Но можно ли распространить эту философию сохранения на движение людей? На приливный сдвиг поколений по пространству и времени?

Я поймал себя на том, что думаю о моем прапрадеде, Текумсе Терхо, и его долгой миграции на запад с холодных моренных склонов Финляндии. Его путь к шахтам Бьютта не был прямым: сперва остановка в Огайо в «Стрекочущем сверчке», где он взял себе новое имя (и, вероятно, новую историю), а потом, когда его поезд потерпел аварию на маленькой станции посреди пустынь Вайоминга, он задержался там на целых два года, работая стрелочником.

Рельсы, по которым катил сейчас мой поезд, проходили в двадцати футах от того места, где он работал в поте лица, пополняя запасы топлива в гигантских чревах локомотивов. Вот, верно, гадал при этом, в какую же страну он попал. Бескрайняя пустыня, невыносимая жара. И все же, может, он попал именно куда надо? В 1870 году среди красных песков и камней, под вой паровых клапанов и хриплый клекот стервятников, круживших над горсткой домишек, появилась она – в обществе двадцати топографов-мужчин. Возможно, они приехали в экипажах, возможно, поездом, но каковы бы ни были обстоятельства их появления, результат один: Терхо и Эмма встретились и поняли, что не в силах расстаться. Один из Финляндии, вторая из Новой Англии – они оставили прежнюю жизнь и укоренились на Новом Западе.

У меня в голове вдруг словно колокольчик зазвонил. Я ведь рисовал что-то про эту историю! Бросившись к чемодану, я отыскал блокнот, озаглавленный «Отец и удивительное разнообразие его манеры косить траву», во власти все нарастающего волнения пролистал его – и вуаля: Генеалогическая подставка для тарелки, которую я нарисовал для отца на его сорокавосьмилетие.

{113}

Возможно, фамильное дерево и не лучшая природная метафора для попытки проследить свою генеалогию, начиная от единственного дрожащего стебелька – тебя самого – и до многочисленных корней – твоих предков. Деревья растут вверх, а тут им приходится расти назад во времени, как вот я теперь ехал на верном «виннебаго» назад во времени к месту судьбоносной встречи. Уместнее было бы изобразить развилки и союзы Спиветов и Остервиллей как слияния и расхождения рек. Однако это тоже вызвало бы множество вопросов: порождены ли изгибы рек простым случаем – воздействием ветра, вымыванием почвы, причудливым колыханием берегов? Или все изначально предопределено сменой пород под речным ложем? {114}

Насколько я знал, никто из Спиветов не возвращался в Финляндию, ни даже к восточной части Миссисипи. Эллис-айленд, пограничный салун в Огайо, а оттуда – на восток. Был ли я природной противодействующей силой этой миграции на запад? Сводил ли дисбаланс миграционного импульса к нулю? Или греб на своем «виннебаго» вверх по течению?

Терхо с Эммой проехали по свежепостроенной трансконтинентальной железной дороге: тем же самым маршрутом, что я сейчас – но в другую сторону. Если бы у этих вот рельс стояла специальная камера, делающая по снимку в день, и если бы мы отмотали пленку достаточно далеко, показывая картинки на проекторе, отщелкивающем годы назад с треском, как будто проводишь палкой по штакетнику, то на экране показалось бы большеухое лицо Терхо, а через несколько месяцев после него – решительный подбородок Эммы, причем оба они ехали бы на Запад. А по прошествии ста тридцати семи лет и четырех поколений – я, точно эхо. Подобно им, я был развернут лицом на запад, но держал путь на восток, распутывая нить времени.

Я уже въехал в Красную пустыню и приближался к заправочной станции, где когда-то работал Терхо. Мне сообщали об этом показания секстанта и теодолита, а также примитивнейшие наблюдения за флорой и фауной. {115}Однако очень хотелось верить, что я сумею определить точное место не только путем научных вычислений, но также и духовным исчислением – ибо эта станция стала декорацией для одной из важнейших встреч в истории моей семьи.

Заправочная станция Красной пустыни была единственным железнодорожным форпостом посреди огромного водосборного бассейна, расстилающегося между рекой Винд на севере и Сьерра-Мадре на юге. Геологи назвали его Большим бассейном из-за уникального положения: на севере Америки только он один из всех водосборных бассейнов не имеет стока в океан. Вся дождевая вода, что сюда выпадает (а это не так уж и много), испаряется, впитывается в почву или выпивается рогатыми лягушками. {116}

Я, прищурившись, вглядывался в красную равнину. Ветхие холмы собирались вместе, теснились и толкались, пока неохотно не переходили в далекую череду горных хребтов, образовывавших незримую каемку бассейна. Я невольно задумался: отважные путешественники, проделавшие весь этот путь сто пятьдесят лет назад, – не переняли ли они что-то у этой бессточной, автономной чаши? Терхо и Эмма не могли вырваться из затягивающего водоворота. Я почти физически ощущал медленное, тихое, идущее изнутри воздействие здешнего ландшафта, его неодолимую силу, спастись от которой не мог никто, попавший в ее силки, – ни капля воды, ни мой финский предок. Должно быть, представители «Юнион Пасифик» понимали природу этой черной дыры. Пытаясь прорваться через нее, они и основали в середине Красной пустыни заправочную станцию, единственный оплот цивилизации на много тысяч ирландских и мексиканских рабочих, что день за днем прокладывали рельсы среди враждебно ощетинившихся кустов и тонкой сети трещин на пересохшей почве.

Я отпер дверцу «виннебаго» и, держась обеими руками за ограждение платформы, опасливо высунул голову за край, сбоку от несущегося через пустыню поезда. И тут же меня чуть не снесло воздушной струей.

Позвольте напомнить про один естественный феномен, о котором мы склонны напрочь забывать, сидя на мягких плюшевых диванчиках у себя дома: ветер.