Сара Элфгрен - Круг

Рождественские песни сменяют друг друга, и Анна-Карин беззвучно раскрывает рот на каждой из них. Учительница музыки размахивает руками так, будто только что наступила в осиное гнездо.

И тут Анна-Карин видит Яри, который пробирается вдоль стены, чтобы встать поближе к ней. Он один. И смотрит только на Анну-Карин. Она радостно улыбается. Он улыбается ей в ответ, и кажется, будто он лучится и светится ярче самой яркой свечи. Анна-Карин успокаивается. Скоро все закончится.

Звучит народная рождественская песня. Анна-Карин не отрывает взгляда от Яри.

Последняя строчка. Анна-Карин слышит, как Ида громко допевает припев:

– …-а-а!

И вдруг ее голос переходит в душераздирающий крик:

– А-а-а-а!..

В зале повисает пронзительная тишина. Директор подается вперед на стуле. Рядом с Анной-Карин слышится стук, и она оборачивается так стремительно, что корона Люсии падает с ее головы, ударяется об пол, и с нее слетает несколько свечей. Спутники Люсии отпрыгивают от покачивающихся язычков пламени, и Анна-Карин видит краем глаза, как Томми Экберг бежит к ним с огнетушителем.

Ида упала на колени. Ее веки дрожат, глаза закатились так, что видны только белки.

Ее губы двигаются, и Анне-Карин кажется, что Ида произносит ее имя. Она наклоняется, чтобы лучше слышать.

Ида стремительно выбрасывает руку вперед и хватает Анну-Карин за запястье.

Вспыхнувший белый свет ослепляет Анну-Карин.

Анна-Карин видит голубое небо. И край крыши. Школьной крыши. Она лежит там, чувствуя себя усталой, бесконечно усталой. Сильный ветер хлещет ее по лицу. В голове кружится и взрывается что-то. Ей так хочется к Густаву.

Густав. Она любит его, живет только для него. Эта любовь пробивается даже через невыносимую боль, стучащую в висках.

Анна-Карин понимает, что находится не в своем теле. Она внутри Ребекки. Как маленький паразит, рассматривающий мир глазами Ребекки. Она не слышит ее мыслей, но каждое чувство и каждое ощущение пронизывают ее, будто ее собственные.

Чувство любви к Густаву сменяется желанием видеть Мину. Она единственная, кто может помочь. Нужно найти телефон, достать его.

Сзади раздаются шаги, они приближаются.

Ребекка и Анна-Карин поворачиваются вместе, одним движением, как будто они – одно тело.

И он стоит там. Анна-Карин чувствует, как недоумевает Ребекка.

– Привет, – говорит она. – Откуда ты знаешь, что я здесь?

Густав не отвечает. Он подходит ближе, но не смотрит ей в глаза. Ребекка едва узнает его. Она не понимает.

– Что с тобой? – спрашивает она.

В следующее мгновение Густав наклоняется и помогает ей встать на ноги. Но не отпускает ее. Вместо этого он начинает тащить ее по крыше.

– Перестань, Густав… Что ты делаешь? Отпусти меня…

Ее голос так слаб. У нее нет сил кричать, а пульсирующая в голове боль делает это еще более невозможным. Лицо Густава не выражает никаких эмоций, когда он тащит ее к краю, как будто он просто хочет закончить дело поскорее. Ребекка пытается сопротивляться, но ноги не слушаются.

– Густав, не надо… Пожалуйста, не надо!

Густав разворачивает ее спиной к школьному двору, который простерся там, далеко внизу. Ветер треплет ей одежду. Страх парализует Ребекку и Анну-Карин.

Анна-Карин пытается зажмуриться, но не может. Потому что Ребекка не может оторвать взгляда от своего бойфренда. Не может поверить в то, что происходит.

– Посмотри на меня, – просит Ребекка.

Густав встречается с ней взглядом. В течение нескольких ужасных мертвенно-тихих секунд Анна-Карин смотрит в эти холодные голубые глаза. Толчок в грудь застает ее врасплох – и она падает. Руки раскинуты в стороны, пальцы загребают воздух в тщетном поиске опоры, затем…

Анна-Карин слышит этот невыносимый звук, когда тело Ребекки касается земли. Но ничего не чувствует. Тело как-то странно распласталось по земле. Она не понимает, как еще может быть жива. Она пытается вдохнуть, но из легких вырываются только влажные пузыристые звуки, и рот наполняется кровью.

Потом возникает странное ощущение чьего-то присутствия.

– Скоро все кончится , – произносит чей-то голос.

И тут накатывает боль, не сравнимая ни с чем даже в полной мучений жизни Анны-Карин. Эта боль, как ослепительно-яркое радиоактивное излучение, выжигает все мысли, все чувства, все воспоминания, все, что есть Ребекка, – все, чем она когда-то была.

И потом – пепел. Пустота. Кусок синего неба где-то высоко вверху. Кусок синего неба, медленно переходящего в темноту. Как будто черная тушь, медленно растекаясь, заполняет собой все, и не остается ничего, кроме голоса:

– Прости меня.

Анна-Карин открывает глаза и смотрит прямо в глаза Иде. Видит, как в них отражается ее собственная паника. И понимает, что они только что пережили одно и то же. Ида выпускает руку Анны-Карин и отшатывается от нее.

Анна-Карин оглядывается и видит сотни устремленных на нее глаз. Одна из выпавших из короны свечей все еще катится по полу. Томми Экберг все еще бежит к ним со своим огнетушителем.

Здесь, в реальном мире, не прошло даже доли секунды.

На черном небе блестят звезды. Ели гнутся под тяжестью снега.

«Идиллия, как будто сошедшая с рождественской открытки, была бы полной, – думает Мину, – если бы не голубой огонь, отбрасывающий зловещий мерцающий свет на лица девочек, и не то, о чем только что рассказали Анна-Карин и Ида».

Густав убил Ребекку, и, по-видимому, он же убил Элиаса. Густав – то зло, которое они должны остановить.

– Но я не понимаю, – говорит Ванесса. – Как они это увидели?

Анна-Карин, которая, сидя на полу, пыталась выдрать из волос куски стеарина, поднимает глаза на Иду, но смотрит на директрису. Все ждут от нее ответа.

– Мы привыкли говорить о прошлом, настоящем и будущем, – объясняет директор. – Но линейное представление о времени, у которого есть начало и конец, в корне неверно. На самом деле время циклично, это движение по кругу без начала и конца.

Мину косится на остальных. Ванесса слушает директрису, приоткрыв рот.

– Высокочувствительные ведьмы, с ведущим элементом металла могут различать события из других частей временного круга, которые по действующим представлениям о времени были бы классифицированы как «уже произошедшие» или «будущие».

– Мне все равно, – шипит Ида и упрямо смотрит на директрису. – Что мне сделать, чтоб такого больше не случалось? У меня как-то нет желания разыгрывать эпилептические припадки на глазах у всей школы.

– Ты не можешь ничего сделать, – отвечает директор. – Однако ты можешь научиться считывать знаки и чувствовать приближение видений. Попытайся найти спокойное малолюдное место, если чувствуешь сухость во рту, ощущаешь нереальность происходящего, головокружение или…