Сара Элфгрен - Круг

Есть ли у Макса сестры, братья, родители? Что они скажут? Будет прикольно встретиться с его родственниками. Ее посадят за детский стол, пока взрослые будут беседовать друг с другом. Не говоря уж о том, что скажут ее собственные родители. Папа будет думать, что ее потянуло к зрелым мужчинам, потому что родной отец не уделял ей в детстве достаточно внимания. А мама наградит Макса каким-нибудь диагнозом и заставит Мину поселиться в приемной детского психолога.

Даже если бы они стали встречаться тайком, все равно это стало бы известно. В Энгельсфорсе невозможно ничего скрыть от соседей. И тогда школа напишет на Макса заявление в полицию. Он никогда больше не сможет работать учителем.

Мину опускает руку, занесенную к звонку.

В ее чувстве к Максу появился новый компонент. Под названием реальность. Раньше она закрывала на это глаза. Но Макс осознавал это с самого начала.

«Когда станешь старше, поймешь, какой ты пока еще ребенок».

Она сидела у него на диване и пыталась убедить в своей взрослости, на самом деле лишний раз доказывая, что она еще ребенок.

Голоса внутри резко обрываются, и Мину понимает, что это был телевизор. Она слышит шаги. Макс ходит по дому. Идет из гостиной в кухню. Набирает воду в раковине. Гремит посудой.

Она пришла сюда, желая убедить Макса, что им нужно быть вместе, что им наплевать на мнение окружающих. И вдруг реальность открылась ей так ясно, что закрывать на нее глаза стало невозможно.

Сейчас она может сделать только одно. Получить ответ на один-единственный вопрос.

Дверной звонок звучит на удивление приятно и мелодично.

Грохот посуды стихает. Приближаются шаги. Мину стоит на месте, пытаясь дышать спокойно, но сердце в груди бешено колотится в ритме техно.

Поворачивается дверной замок. Дверь открывается.

Свет освещает Макса со спины. На нем белая футболка и черные джинсы. Волосы растрепаны, он выглядит усталым. Бледный, под глазами темные круги. Но Мину он кажется еще красивее, чем всегда. Он похож на трагического молодого поэта – Китса или лорда Байрона. Макс вытирает руки о кухонное полотенце.

– Здравствуй, – говорит она. – Извини, что я без приглашения.

– Мину… – начинает он, но она перебивает:

– Пожалуйста, послушай меня. Я думала о том, что ты сказал. И я знаю, что ты прав. Мы не можем быть вместе.

Ей больно говорить эти слова. Не имеет значения, что логическая часть ее мозга все понимает. Она любит его. И может быть, сильнее, чем когда-либо.

– Я больше никогда не появлюсь здесь. И никому не расскажу про нас, не волнуйся. Но я хочу знать только одну вещь.

Она замолкает. Вопрос, который сам собой возник в ее голове и казался таким простым, кажется теперь невозможным. Она смотрит на его руки, комкающие полотенце.

– Что ты хочешь знать? – тихо спрашивает Макс. – Серьезно ли я сказал то, что сказал? Да, Мину, да. Я люблю тебя, Мину. Я любил тебя с тех пор, как увидел.

– Я тоже люблю тебя, – говорит она, и это звучит так естественно. – Но я наконец поняла. Сейчас у нас ничего не получится. Я только должна знать… сможешь ли ты подождать меня?

Она не может смотреть ему в глаза.

– До того, как мне исполнится восемнадцать, осталось чуть больше года. И тогда ты уже не будешь моим учителем.

Она поднимает глаза и видит, как он колеблется. Она понимает. Год – это слишком много. Это как много-много световых лет.

– Я пойму, если ты не сможешь обещать, – бормочет она.

Он долго молчит.

– Один год – это ничто, – говорит он. – Я буду ждать столько, сколько потребуется.

Он протягивает руку и касается ее щеки. Легкое прикосновение, которое почти лишает ее воли.

Одна только ночь, хочется сказать ей. Только одна ночь вместе, разве это что-то изменит теперь? И она видит в его глазах, что ему хочется этого так же, как ей.

Она высвобождается из-под его руки.

– Мне пора, – говорит она.

– Да, так, наверное, будет лучше, – говорит Макс.

Она отворачивается и идет прочь. 35. 33. 31. 29. Только теперь она слышит, как он закрывает дверь в дом. Она ускоряет шаг. 27. 25. 23. 21.19. 17. Останавливается. Оборачивается.

Улица такая же, как и прежде. И тем не менее изменилось все.

Анна-Карин не может заснуть. Она лежит на боку, уставившись в темноту. Жалюзи не опущены, и через окно ей видны звезды. В этот вечер они кажутся далекими, как никогда.

Завтра все начнется, думает она. Завтра я должна идти в школу, чтобы стать Анной-Карин Ниеминен без магии. Той, кого все ненавидят или в лучшем случае не замечают.

Это, должно быть, и есть мое настоящее «я», думает она. Наверно, такая роль мне суждена в жизни. С чего бы иначе все встало с ног на голову, когда я попыталась что-то изменить?

В глубине души она все это время знала, что поступала неправильно. Ей просто казалось, что цель стоила средств и она плевала на предостережения, закрывала глаза на знаки. Но что это дало ей? Она не стала счастливее. Ни на грош.

Анна-Карин закрывает глаза, но голова продолжает гудеть, как зависший компьютер. Анна-Карин открывает глаза. Все равно не заснуть.

Анна-Карин.

Она узнает голос – она слышала его во время видения в День святой Люсии. Этот голос принадлежит убийце Элиаса и Ребекки.

Жизнь не стоит того, чтобы жить. Ты обречена на страдания. Каждый день будет приносить тебе боль.

Удивительное спокойствие облекает Анну-Карин. Поднимаясь с кровати, она чувствует, как в теле притупляются ощущения. Ноги сами собой идут в коридор на втором этаже. Шагают вниз по лестнице, шаг, еще один.

Анна-Карин позволяет завести себя в кухню. Она не сопротивляется. Ведь то, что говорит голос, – правда. Кому, как не ей, знать, что жизнь – это страдание. Анна-Карин. Потник. Жирная корова. Деревенщина, которая только с помощью магии может добиться любви собственной мамы.

Она чувствует облегчение. Хватит бояться. Скоро все закончится. Все скоро закончится.

Голос ничего больше не говорит. Он знает, что Анну-Карин не нужно уговаривать.

В кухне слабо пахнет табачным дымом. Настенные часы отсчитывают секунды. Ноги идут по кухонному полу к стойке с ножами у плиты. Рука Анны-Карин протягивается и охватывает рукоятку самого большого ножа. Как странно видеть свою руку вот так, видеть, что она берет что-то, и не чувствовать этого. Как будто рука принадлежит кому-то другому.

Не бойся. Ты не почувствуешь боли.

Рука сгибается так, что острие ножа направляется к шее.

За окном она видит дом дедушки.

У нее есть дедушка. Дедушка любит ее.

И если дедушка любит ее, она не может быть совсем уж никчемной. Она не заслуживает смерти.

Никто не заслуживает.

Вдруг Анне-Карин делается страшно. Этот страх может означать только одно. Она хочет жить. Не хочет умирать.