Лорен Оливер - Лайзл и По. Удивительные приключения девочки и ее друга-привидения

Вот тут-то алхимик побелел на глазах, но это была белизна самой горячей сердцевины огня. На какой-то миг он даже говорить разучился. Он стоял столбом, разглядывая деревянный ящичек в руках у заказчицы. А потом он повернулся к Уиллу и выговорил один-единственный слог:

«Ты!..»

Тем не менее это коротенькое словечко вместило в себя все пять лет ненависти, разочарования и разбитых надежд. Уилл прямо ощутил, как оно обрушилось на него самым вещественным ударом, какой только бывает. Оно было точно кулак, врезавшийся под ребра. В тот миг Уилл понял, что его жизнь у алхимика кончилась сразу и бесповоротно. Не спать ему больше на зябкой и узкой лежанке под каминной трубой, не вставать до зари, чтобы покормить рыб головастиками, или под неусыпным взглядом алхимика перетирать сухую каменную пыль, или отмерять в кубок точное количество козьих слез, а потом добавлять к ним ровно две – ни больше ни меньше! – капли лунного света, чтобы получилась самая лучшая мазь от прыщей.

Алхимик попытался что-то объяснить взбешенной заказчице. Несомненно, произошла путаница, и к ней попал не тот ящичек. Тот, что она держала в руках, не имел ничего общего с тем, который он посылал… Вот тут все и вскрылось. То, что Уилл ослушался строгого приказа и вместо того, чтобы сразу идти к Первой Леди, отправился для начала к мистеру Грею, а когда пришел, то заснул, пригревшись возле огня. После чего ему, толком не проснувшемуся, сунули в руки тяжелую холщовую сумку, и еще он взял деревянную коробку… одну из двух, стоявших рядом на столе… и очень похожих… он тогда вышел за дверь, едва разлепляя глаза и не удосужившись проверить, правильную ли коробку унес…

Да кому были нужны его жалкие оправдания? Первая Леди яростно визжала, алхимик проклинал его страшными проклятиями, и тогда Уилл понял: надо бежать. Если этого не сделать, они его точно убьют.

И он рванул наутек. И сумел спрятаться в маленькой сторожке, когда, бросившись к воротам, обнаружил, что они заперты. Перелезть их никакой возможности не было, но зато в сторожке очень кстати обнаружилась дверца для кошки. В нее-то Уилл и протиснулся.

План! Нужно срочно придумать план… план… Заветное слово металось в закоулках сознания, отскакивая от стенок, точно шарик для пинбола [1]. Дыхание раздирало горло. Если прежде он мерз, то теперь обливался потом, да так, что воротник рубашки липнул к шее. Сердце болезненно колотилось, он понимал, что нужно передохнуть. Юркнув в узенький переулок, Уилл остановился перевести дух, а заодно и прислушаться – не слыхать ли звуков погони, громких выкриков, топанья ног… Однако все было тихо, если не считать возни потревоженных крыс. Ну и хорошо. Значит, хвоста за ним не было. По крайней мере, пока…

Уилл понимал: из города пора убираться. Куда угодно, лишь бы подальше от алхимика, от Первой Леди с ее бесчисленными слугами, приспешниками и прихлебателями. Идти ему вообще-то особо некуда, но какое это имело значение?

Уилл был сиротой, и у алхимика жил даже не на положении приемыша, а скорее как раб. Пожалуй, у него никогда в жизни не было места, куда захотелось бы вернуться. И никого, к кому он мог бы обратиться за помощью.

Он впервые задумался об этом только теперь, сгорбившись в грязном крохотном переулке. Странное дело, но вместо того, чтобы окончательно ввергнуть в бездну отчаяния, эта мысль подарила ему некое чувство свободы. Так бывает, когда входишь в комнату, и все вдруг замолкают, и ты понимаешь – да, они тут действительно перемывали тебе косточки и кто-то говорил, что у тебя ноги тухлой рыбой воняют… А ты думаешь об этом и понимаешь, что тебе вообще-то плевать.

Итак, из города ему придется бежать. Ну и что с того? Теперь он волен отправиться, куда только пожелает. Где-нибудь он рано или поздно себя обретет – да там и останется.

Потом он вспомнил, как, живя в сиротском приюте, они с мальчишками иногда удирали на путепровод и смотрели, как тяжело пыхтевшие паровозы тащили к станции составы. А еще возле железнодорожных путей обитал бродяга по имени Чокнутый Карл. Он собирал стеклянные бутылки. Чокнутый Карл устроил себе логово в проржавевшем вагоне, брошенном возле дороги. Там он кое-как укрывался от дождя, ветра и холода. Уилл невольно задумался, лежал ли на прежнем месте этот вагон. И жил ли в нем по-прежнему Карл?

Существовал только один способ выяснить это.

Когда сердце перестало отчаянно колотиться и вновь застучало как положено, Уилл выглянул из переулка и посмотрел в сторону железнодорожной станции и путепровода. Сегодня надо будет попробовать отоспаться. А завтра – сесть в поезд.

Лайзл только-только заснула, когда возле постели наметилось какое-то движение. Длинный палец погладил ее по щеке, и на какой-то миг она вновь ощутила себя маленькой девочкой, жмущейся лицом к бархатистому мху на могиле матери – там, где над прудом склонялась рослая ива. Потом Лайзл открыла глаза и, конечно же, снова оказалась все там же, в чердачной комнатке, из которой ее так долго не выпускали. Прямо в лицо ей смотрели лунно-серебристые глаза Узелка, и она даже расслышала возле уха тихое «мррав».

А рядом с кроватью стояло По. Привидение выглядело довольно-таки бледным – если можно так сказать о существе, сотканном из сгущенных теней.

– Привет, – сказала Лайзл, садясь на постели. – Вот уж не ждала, что ты так скоро вернешься!

По не стало уточнять, что вообще-то совсем не собиралось возвращаться.

– Мы опять виделись с твоим отцом, – сказало оно. – Он услышал все то, что ты просила ему передать.

Лайзл так разволновалась, что попыталась схватить привидение за руки. Ее пальцы едва ощутили сопротивление чего-то чуть плотней воздуха, а привидение, кажется, содрогнулось.

– В самом деле? Ты правда рассказало ему? И как он выглядит там ? Он что-нибудь говорил?..

По слегка попятилось прочь от кровати. Прикосновение до некоторой степени лишило его присутствия духа. По умело проходить сквозь кирпичные стены, ничего особенного при этом не чувствуя. Оно могло безболезненно растворяться в воздушных течениях. Но вот прикосновение рук девочки… Казалось, Лайзл способна была дотянуться до самой сущности По. Привидение хорошо понимало, что его сущность не имела отношения к материальному миру. К ней никто не мог прикоснуться и подавно – разрушить. Очень полезное свойство.

Люди могли пихать тебя и пинать, садиться тебе на шею, проверять на вшивость. Они могли даже разрушить тебя, быстро или медленно. И все равно – в твоем сердце, в душе что-то да останется неприкосновенным.

По ничего этого не знало, покуда было живо. Зато теперь все это было известно его призраку.

– Он сказал, что ему определенно не следовало есть какой-то суп, – припомнило По и стало ждать, будет ли это что-нибудь значить для Лайзл.