Чарльз Диккенс - Истории для детей от Чарльза Диккенса в пересказе его внучки

– Вот мы и дома, вот и добрались. Эй, дядюшка Уилл, садись к очагу. Мэг, дочка моя драгоценная, где чайник? Да вот же он, в минуту закипит!

– Папочка! – сказала Мэг, встав на колени перед малышкой и снимая с нее мокрые башмачки. – Что с тобой сегодня, ты прямо не в себе. Не знаю, что сказали бы тебе про это твои колокола. Бедные ножки, как же они замерзли!

– Нет, теперь им теплее! – воскликнуло дитя. – Совсем тепло!

– Нет, нет, нет! – сказала Мэг. – Надо их как следует вытереть. Нам еще предстоит потрудиться. Вытрем ножки, расчешем мокрые волосы, а потом личико помоем чистой водичкой, чтобы бледные щечки разрумянились, а когда все это сделаем, нам будет совсем хорошо и весело!

Малышка, всхлипывая, обвила шею Мэг ручонками, причитая:

– Мэг, о, Мэг дорогая!

– Господи боже мой! – воскликнула Мэг. – Отец точно умом тронулся! Положил чепчик малышки на чайник, а крышку повесил за дверь!

Трухти быстро исправил свою оплошность и вышел за чаем и за грудинкой, сказав, что «видел их где-то на крыльце».

Вскоре он вернулся, заварил чай, и все стали наслаждаться трапезой. Трухти и Мэг взяли по маленькому ломтику – за компанию, им доставляло радость наблюдать, как едят их гости; они были счастливы, хотя Трухти заметил, когда они вошли в дом, что Мэг сидела у очага вся в слезах, и испугался, что ее свадьба расстроилась.

После чая Мэг уложила Лилиан спать, а Тоби отвел Уилла Ферна к его постели. Проходя мимо дверей Мэг, он услышал, как малышка молится Богу и просит Его милости к Мэг и к нему. Потом он снова сел у очага и стал читать газету; так, сидя у огня, он заснул и увидел странный сон, такой страшный и мрачный, что пробуждение принесло ему облегчение – он увидел рядом с собой Мэг. Дочка пришивала ленты к своему простому платью – готовилась к свадьбе, она была такой счастливой, юной и цветущей, что он вскочил со стула и заключил ее в свои объятия.

Но кто-то встал между ними с криком:

– Нет! И даже вам нельзя! Первый поцелуй в новом году – мой! Мэг, мой дар драгоценный, с Новым годом! Счастливых долгих лет желаю тебе, моя бесценная жена!

Потом вошли Лилиан и Уилл Ферн, а потом музыканты с соседями заполонили комнату, восклицая: «С Новым годом! Поздравляем со свадьбой!» Вперед вышел человек по кличке Барабан и сказал:

– Трухти Вэк, похоже, твоя дочь завтра выходит замуж. И не найдется человека, который, зная тебя, не пожелал бы тебе счастья в новом году. Мы все собрались здесь, чтобы отметить с вами этот праздник.

И тут появилась миссис Чикенстокер (добродушная, приветливая женщина, которая, ко всеобщей радости, оказалась подругой матушки Лилианы – ее-то Уилл Ферн и пытался разыскать), в руках у нее был кувшин, полный флипа [2] Флип – горячий напиток из подслащенного пива со спиртом, яйцом и специями (Здесь и далее прим. перев.). , она пришла пожелать Мэг счастья. А потом загремела музыка, и Трухти пригласил миссис Чикенстокер на танец, а за ними пошли в круг Мэг и Ричард. Трухти танцевал, выделывая невиданные пируэты, ведь он всегда как-то по-особенному припрыгивал и бегал трусцой.

Вас всех, конечно, очень удивит, когда вы узнаете, что жил на свете человек, который не любил Рождество. На самом деле несколько раз люди слышали, как он говорил слово «чепуха» о нем. Звали этого человека Скруджем, он был суровым, мрачным деловым господином, которого волновало в жизни только одно – как сэкономить и как заработать, ни об одной живой душе он не заботился. Клерку, что гнул на него спину в его конторе, он платил нищенскую зарплату – ровно столько, чтобы тот исполнял свои обязанности, и на себя тратил тоже минимум, жил один в двух унылых комнатах. Он никогда не бывал в хорошем расположении духа, счастливым или просто довольным, не выносил, когда другие веселились, вот поэтому-то он ненавидел святки – ведь на святки люди непременно бывают счастливы, вы же сами знаете, всё стараются для этого сделать и хотят, чтобы у них хотя бы несколько монеток в кошельке звенело, чтобы они могли другим доставить какую-нибудь радость.

Словом, наступил сочельник. Он выдался очень холодным и туманным, и мистер Скрудж, скрепя сердце, разрешил своему бедняге клерку остаться на Рождество дома, запер контору и отправился домой в очень плохом настроении. К тому же его мучил насморк. Поев жидкой овсяной каши возле очага в своей жалкой берлоге, он отправился спать, и приснился ему кошмарный сон – впрочем, мы оставим его досматривать этот сон, а сами поглядим, как Малютка Тим, сын бедного клерка, провел сочельник.

Звали этого клерка Боб Крэтчит. У него были жена и, кроме Тима, еще пятеро детей. Тим был слабеньким, тихим, увечным мальчиком, поэтому отец и все члены семьи его очень любили; ведь он был милым маленьким мальчиком, добрым, терпеливым и преданным, с таким прекрасным личиком, что невозможно было не любоваться им.

Как только у мистера Крэтчита появлялась свободная минутка, он сажал себе на плечи мальчика, и они шли гулять, поглазеть на людей и витрины магазинов. А сегодня, первый раз в жизни, он ходил с ним в церковь.

– И куда это запропастился ваш бесценный папенька, а с ним ваш братик, Малютка Тим?! – восклицала миссис Крэтчит. – Обед готов. Раньше он никогда на Рождество так не задерживался.

– Да вот он, мама! – закричала Белинда, и все ребятишки подхватили: – Вот он!

А мистер Крэтчит переступил порог дома, из-под его потрепанного сюртука свисал чуть ли не на три фута шерстяной шарф – на улице был дикий мороз, а у бедолаги-клерка не было теплого пальто. На плече отца сидел Малютка Тим, держа в руке свой костыль.

– Как Тим себя вел? – спросила миссис Крэтчит.

– Это не ребенок, а чистое золото. Чистое золото, – ответил отец. – Сдается мне, жена, что мальчик, сидя подолгу дома, стал мудрее. Когда мы возвращались домой, он сказал мне: хорошо, что прихожане, увидев в церкви на Рождество хромого, вспомнят, кто заставил хромых ходить.

– Господь дал ему доброе сердце! – сказала матушка, и голос у нее дрогнул, и у отца тоже дрогнул, когда он произнес:

– Малютка Тим становится, наконец, сильным, и сердце у него доброе.

Обед был готов. Миссис Крэтчит с гордостью поставила на стол гуся. Белинда принесла яблочную подливку, а Питер – картофельное пюре; другие дети расставили стулья; стул Тима, как обычно, был подле отцовского. Тим пребывал в таком приподнятом настроении, что стал стучать ножом по столу и кричать: «Ура!». После гуся подали пудинг, от него шел пар, как во время стирки, потому что его взяли с пылу с жару из котла, а сверху прикрыли мокрой салфеткой; он вплыл в столовую, охваченный пламенем от горящего рома и украшенный рождественской веткой остролиста, воткнутой в самую середину. Его мгновенно съели до последнего кусочка; потом на столе появились яблоки и апельсины, а на огонь в камине высыпали полный совок каштанов. Все сели кружком возле камина, миссис Крэтчит разлила им из кувшина сладкий напиток и сказала: