Марк Твен - Сыскные подвиги Тома Сойера. Том Сойер за границей (сборник)

– Кто?

– Да все соседи и мои братья.

– Они совсем о вас не думали, вспоминали иногда, вот и все.

– Неужели? – сказал Джек, удивленный. – По чему же это так?

– А потому, что все считали вас мертвым давным-давно.

– Не может быть! Правду ли вы говорите? Дайте мне честное слово, что это правда, тогда поверю!

И он вскочил с места от волнения.

– Честное слово. Все уверены, что вы давно умерли.

– Тогда я спасен, я спасен, в этом нельзя сомневаться! Я вернусь домой. Они спрячут меня и спасут мне жизнь. Вы только молчите. Поклянитесь, что будете молчать, что никогда, никогда не предадите меня. О, мальчики! Сжальтесь над несчастным, которого преследуют днем и ночью, как затравленного зверя, так что он не смеет нигде показаться! Я никогда не сделал вам никакого зла и никогда не сделаю, именем Господа Всемогущего клянусь вам в этом! Поклянитесь же и вы, что сжалитесь надо мной и поможете мне спасти свою жизнь!

Мы согласились бы дать клятву, даже если бы он был не человек, а собака. Когда мы поклялись, бедный малый не знал, как выразить нам свою любовь и благодарность.

Мы продолжали разговаривать, а Джек тем временем достал небольшую дорожную сумку и стал открывать ее, попросив нас отвернуться и не смотреть. Мы исполнили его желание, а когда он сказал нам, что мы можем по-прежнему смотреть на него, он оказался до такой степени изменившимся, что невозможно было узнать его. Выпуклые синие очки закрывали его глаза, и у него каким-то чудом выросли самые натуральные темные бакенбарды и усы. Родная мать не узнала бы его. Он спросил нас, похож ли он теперь на своего брата Юпитера.

– Ни малейшего сходства, – отвечал Том, – за исключением длинных волос.

– Этому горю легко помочь, я остригу волосы под гребенку, прежде чем вернусь домой. Брэс и Юпитер сохранят мою тайну, и я буду жить у них, как посторонний человек, и соседи никогда меня не узнают. Что вы думаете насчет этого?

Том подумал немного и ответил:

– Мы с Геком, конечно, будем молчать, но и вам не лишнее придержать язык за зубами, иначе вы рискуете быть узнанным. Потому что, видите ли, если вы заговорите, все тотчас заметят, как похож ваш голос на голос Юпитера, и не наведет ли это их на мысль о том близнеце Джеке, которого считали умершим, но который отлично мог оставаться живым, скрываясь под чужим именем?

– Клянусь богом, вы очень сметливый мальчик! – вскричал Джек. – Вы совершенно правы. Я буду притворяться глухим и немым, когда вблизи будет кто-нибудь из соседей. Если бы я вернулся домой, позабыв об этой маленькой предосторожности… Впрочем, я ведь не думал возвращаться домой. Я просто хотел скрыться куда-нибудь от этих людей, которые преследуют меня; если бы мне удалось от них ускользнуть, я мог бы надеть фальшивые усы и бакенбарды, достать где-нибудь другое платье и…

Он вдруг одним прыжком очутился возле двери, приложил к ней ухо и стал слушать, бледный, задыхающийся. Затем он прошептал:

– Мне показалось, будто щелкнул курок. Боже, какую жизнь приходится мне вести!

Он упал в кресло, дрожа от волнения и страха, и принялся вытирать пот с лица.

Начиная с этого времени мы были почти постоянно в его каюте, а ночью кто-нибудь из нас, поочередно, спал у него на верхней койке. Он говорил, что он совсем одинок и что для него большое утешение разговаривать с нами и чувствовать, что хоть кто-нибудь относится к нему с участием и разделяет его тревоги и беспокойство. Нам страшно хотелось узнать, в чем заключается тайна Джека и почему он скрывается, но Том сказал, что самый верный путь узнать тайну – это не выказывать ни малейшего любопытства; тогда Джек сам все расскажет; если же мы станем приставать к нему с вопросами, он сделается подозрительным и замкнется в себе. Всё так и случилось, как предполагал Том. Нетрудно было заметить, что Джеку сильно хочется поделиться с нами своей тайной, но каждый раз, когда мы приближались к этому вопросу, Джек начинал уклоняться от прямых объяснений и заговаривал о другом. Но наконец ему пришлось-таки исповедаться, и вот как это случилось. Между прочим, он спросил нас однажды довольно равнодушным тоном, какие пассажиры едут на палубе парохода. Мы сказали ему. Но он был не удовлетворен нашим ответом и попросил описать пассажиров более подробно. Том взялся за это. Наконец, когда он описывал самого грубого и оборванного из этих пассажиров, Джек задрожал, и у него вырвался вздох:

– О, боже мой, это один из них! – простонал он. – Они, значит, на пароходе, – я знал это! Я надеялся, что ускользнул от них, но не смел верить этому. Продолжайте.

Но едва Том начал описывать другого оборванца из числа палубных пассажиров, как Джек опять вздрогнул и прервал его:

– Это он, – это другой! Ах, если бы только настала хорошая, темная, бурная ночь, так, чтобы мне можно было незаметно сойти на берег! Видите ли, они следят за мной, и как только я сойду на берег, они сейчас же узнают об этом.

И не прошло нескольких минут, как он уже принялся нам рассказывать про себя.

– Эго была ловкая игра, – начал он – Мы наметили себе один ювелирный магазин в Сент-Луисе. Нас очень интересовала там пара великолепных, огромных бриллиантов, величиной с орех, которыми все сбегались любоваться. Мы оделись самым шикарным образом и разыграли свое представление на глазах у всех при дневном свете. Мы попросили прислать бриллианты к нам в отель, чтобы мы могли лучше разглядеть их; когда же они были присланы, мы ловко заменили их поддельными камнями, которые были у нас приготовлены, и отослали их назад в магазин вместо настоящих, сказав посланному, что бриллианты оказалась недостаточно прозрачными и не стоят двенадцати тысяч долларов.

– Двенадцать тысяч долларов! – повторил Том. – Неужели они стоили этих денег, как вы думаете?

– Стоили до последнего цента.

– И вы бежали с этими бриллиантами?

– Само собой разумеется. Я думаю, в магазине еще не успели открыть нашу подделку, но все равно нам было опасно оставаться в Сент-Луисе, и мы сочли за лучшее бежать. Мы бросили жребий, какой стороны держаться, и вышло – Верхняя Миссисипи. Мы завернули бриллианты в бумагу, написали на ней свои имена и отдали этот сверток на хранение конторщику своего отеля, сказав ему, что он должен нам его возвратить лишь тогда, когда мы все трое будем налицо, а не отдавать его кому-либо одному из нас. Покончив с этим, мы направились в город, но каждый отдельно, сам по себе, – потому, я думаю, что каждый из нас, вероятно, таил про себя одну и ту же мысль. Я не знаю этого наверное, но только думаю, что это так и есть.