Дидье Ковеларт - Томас Дримм. Конец света наступит в четверг

– Они сделают сравнительный анализ ДНК, Томас! И что общего между чипом фейс-контролера, больного Альцгеймером, и чипом ученого-гения?

– Очень даже много общего! – возражает Пиктон. – И у него, и у меня потенциал чипа близок к нулю. Я не признавал азартные игры и близко не подходил к игровым автоматам, а ему как фейс-контролеру было запрещено играть. По энергетическому потенциалу йоттметр может спутать наши чипы. В источник энергии перерабатывается не интеллект и способность к умственному труду, а лишь сила выигрыша. Алчность, азарт и радость победы, власть собственного эго… Нам нужно одно: чтобы моя вдова опознала труп. Тогда анализ ДНК проводить не будут. Но здесь возникает другая проблема…

– Томас, – зовет крупье с лестницы, – твоя мать просит тебя вернуться на съемочную площадку.

Мы поднимаемся. Ассистенты причесывают меня, накладывают грим и инструктируют, что, как и сколько времени я должен говорить.

– Главное, держись естественно. Импровизируй.

За два дубля они получают то, чего хотели. Я говорю в камеру, что горжусь своей матерью. И как мне повезло, что меня воспитывает психолог, который одинаково самоотверженно занимается психическим здоровьем игроков и собственного сына. Это благодаря ей я расту таким уравновешенным, трудолюбивым, уверенным в себе. И я благодарен казино, которое подарило моей матери счастье заниматься самым полезным делом в мире.

– До вечера, дорогой, – говорит мать, провожая нас с Брендой. – Я тоже горжусь тобой. Я вернусь сразу, как только освобожусь. Слушайся хорошенько диетических рекомендаций доктора Логан: тебе ни в коем случае нельзя набрать ни грамма – сейчас ты в своей лучшей форме. Господин Бюрль уже осыпал меня комплиментами. Вот кого надо благодарить за это чудо.

Бросив взгляд на Маразматика по психическому здоровью, который стоит в ожидании благодарности, мать задерживает Бренду на выходе из игрового зала и спрашивает с тревогой:

– А что насчет нашей… проблемы?

– Сейчас и займемся, – отвечает Бренда.

Мы молча идем по пляжу к проспекту Президента Нарко Третьего. Тот же путь, только в обратном направлении, профессор Пиктон проделал во время своей последней прогулки, перед тем как мой воздушный змей пробил ему голову. Я пытаюсь представить, что он тогда почувствовал. В какой момент осознают свою смерть? А бедный Физио с его спутанным сознанием – отдавал ли он себе отчет, что покинул этот мир? Или его дух продолжал вхолостую оценивать клиентов, входящих в казино? Даже когда Физио еще не страдал провалами в памяти, от него уже не было никакого толка. Ведь современные системы контроля чипов позволяют за несколько секунд выявить шулеров и тех, кому запрещены азартные игры. Физио держали в качестве декорации, отдавая дань традициям.

В конце концов я задаю профессору вопрос, который не дает мне покоя. Если наш план сработает и полицейские примут чип Физио за чип профессора, что они будут делать с ним дальше?

– Они объявят его не годным к повторному использованию, – отвечает Пиктон. – Как в случаях с великими преступниками, великими мыслителями и неблагонадежными гражданами. И конвертируют его жизненную энергию в оружие массового устрашения для борьбы с античиповыми демонстрациями.

Я киваю, но на сердце у меня тяжело. Отец рассказывал, что где-то в Южных Штатах, по слухам, есть мятежники, которые просверливают себе череп, чтобы избавиться от чипов. Они сразу же теряют разум, и тогда их подвергают атаке с использованием мозговых импульсов тех, кто страдает расстройством сознания. Мятежники убивают мятежников – такова политика Министерства государственной безопасности. Мне обидно за Физио. Его жалкая энергия будет сначала присвоена, а затем использована. Но других вариантов нет.

– Привет, Томас!

Я вздрагиваю от неожиданности. Это Давид – рыбак, которого я так бессовестно использовал, привязав тело Пиктона к его катеру.

– Сейчас я тебя обрадую! – объявляет он, подходя к своему здоровенному пикапу, забитому дохлой рыбой, канистрами, ветками и еще пригодными биополимерными пакетами для мусора. – Смотри, что я нашел, когда чистил пляж!

Он шарит в груде мусора и гордо сует мне под нос предмет, о котором я жалею и которого страшусь больше всего на свете, – XR9. Мой искалеченный воздушный змей.

– Твоя мать сказала, что ты его потерял. Видишь, никогда не надо отчаиваться! Волны принесли тебе его обратно. Небольшой ремонт – и он снова станет королем пляжа.

– Спасибо, Давид, – говорю я, стараясь изобразить радость.

И вдруг начинаю плакать. Всё, не могу больше! Слишком много волнений, воспоминаний. Я не в состоянии продолжать игру, запутывать следы, находить решения, которые бы всех устроили… Я сдаюсь.

– Не переживай, – говорит Давид, дружески хлопая меня по плечу. – Я знаю, ты парень не очень рукастый. Я сам тебе его починю. И будет твой змей как новенький.

Не отвечая, я смотрю, как он садится в свой пикап и уезжает, прихватив орудие преступления. У Давида дома или где-то еще – какая разница? Если его будут искать, то обязательно найдут. На металлической окантовке змея по-прежнему видна кровь профессора. Но есть еще одна вещь, которая не дает мне покоя. В пазах крыльев я заметил металлическую мембрану. Как у микрофона. Раньше ее не было. Или я не замечал?

– Это система дистанционного управления, – говорит медведь сдавленным голосом. – Моя смерть была неслучайной. Над воздушным змеем поработали, чтобы изменить его траекторию. Кому-то понадобилось убить меня твоими руками.

Пока мы бредем к его дому, Пиктон излагает новую версию событий. Теперь, когда мы сложили все кусочки пазла, картина стала другой. И на пляже, где я в одиночестве бегал со своим воздушным змеем, профессор оказался по чьей-то воле. Ему позвонили и назначили встречу на понтонном мосту, рядом с которым я играл.

– Кто это был?

– Один из мятежников, которые поддерживают мой план уничтожения Аннигиляционного экрана. По крайней мере, я так думал. Он знал пароль, он использовал кодовый язык, и я ничего не заподозрил. Но на встречу никто не пришел, ты сам видел. Ты был здесь один.

– Но кто переделал моего змея?

– Не знаю. Ясно одно: кто-то добивался, чтобы он пробил мне череп.

– Но это же полный бред! Кому было нужно, чтобы я вас убил? Почему именно я?

– Понятия не имею, Томас! Как жаль, что я не знал об этом! Это изменило бы наши отношения.

– Почему?

– Если бы я знал, что ты не виновен в моей смерти, я бы не допустил, чтобы ты винил себя! Я бы не воспользовался твоим комплексом вины и не вселился бы в твоего медведя, чтобы вынудить тебя помогать мне.

Я вздыхаю, вымотанный до предела. Уже не знаю, кому верить. Где добро, где зло? Даже Бренда вдруг кажется мне какой-то странной. Она идет в десяти шагах позади нас, приклеившись ухом к телефону. Она говорит какому-то Маразматику, что не прочь снова встретиться, если он окажет ей одну маленькую услугу. Мне стоит дьявольских усилий не подслушивать и сосредоточиться на том, что говорит медведь.