Кадзуо Исигуро - Художник зыбкого мира

– Йе! Йе! – покрикивал он.

Я так и замер, внимательно наблюдая за ним, но мало что мог понять в тех сценах, которые он изображал. Он то скакал на лошади, то начинал сражаться с невидимыми врагами и все время что-то бормотал себе под нос. Я изо всех сил старался разобрать, что он говорит, но мне казалось, что это не обычные слова, а просто некий набор звуков.

Он очень старался не обращать на меня внимания, но все же мое присутствие явно действовало на него угнетающе. Несколько раз он как-то вдруг странно застывал, даже не доведя до конца то или иное движение и словно полностью утратив всякий интерес к игре, потом снова брался за дело. Впрочем, вскоре ему все надоело, и он шлепнулся на пол. Я даже хотел ему поаплодировать за доставленное мне удовольствие, но решил, что, наверное, не стоит.

– Весьма впечатляющее зрелище, Итиро, – похвалил я его. – Только я не совсем понял, кого ты изображал?

– А ты догадайся!

– Хм… Принца Ёсицунэ, быть может? Нет? Воина-самурая? Тоже нет? Тогда, может, ниндзя?

– Холодно, дед. Ты идешь совершенно не в ту сторону.

– Ну так скажи сам. Кем ты был?

– Одиноким рейнджером! [1] Персонаж множества американских радио– и телепрограмм, кинофильмов, книг и комиксов; исходная радиопостановка вышла в 1933 г., первый короткометражный фильм – в 1938 г.

– Кем?

– Одиноким рейнджером! Хай ю, Сильвер!

– Одиноким рейнджером? Это что же, ковбой?

– Хай ю, Сильвер! – Итиро опять вскочил и понесся галопом; на этот раз он еще конское ржание изобразить пытался.

– Итиро! – окликнул я его несколько более решительно. – Погоди минутку, послушай! По-моему, куда интереснее быть Ёсицунэ. [2] Минамото-но Ёсицунэ (1159–1189) – японский полководец. О нем – пьесы театра кабуки, работы художников школы укиё-э («зыбкого мира»), классический средневековый роман «Сказание о Ёсицунэ» (в переводе Аркадия Стругацкого – М.: Худ. лит., 1984). Хочешь, расскажу почему? Послушай, Итиро, да послушай же! Дедушка все сейчас тебе объяснит. Да постой же ты наконец!

Возможно, в голосе моем послышалось некоторое раздражение, потому что Итиро вдруг остановился и посмотрел на меня озадаченно. Я некоторое время молча, в упор смотрел на него, потом вздохнул и сказал:

– Извини, Итиро. Зря я тебя остановил. Мне не следовало прерывать твою игру. И ты, конечно же, можешь сам выбирать, в кого тебе хочется играть. Пусть даже в ковбоя. Ты уж прости своего деда. Он просто на минутку забылся.

Мой внук продолжал не мигая смотреть на меня, и мне показалось, что он вот-вот расплачется или выбежит из комнаты.

– Прошу тебя, Итиро, продолжай играть во что играл.

Итиро еще с минуту смотрел на меня. Потом вдруг громко завопил:

– Я – одинокий рейнджер! Хай ю, Сильвер! – и снова пустился по комнате галопом. Топал он еще яростнее, чем прежде, комната так и тряслась.

Я еще немного понаблюдал, как он скачет, потом нагнулся и поднял его альбом.

Первые четыре-пять листов Итиро использовал почти без толку. Техника у него, пожалуй, была даже неплоха, но он ни одного наброска – всё трамваи да поезда – так и не закончил. Итиро заметил, что я взял в руки его альбом, и тут же подскочил ко мне:

– Дед! Кто тебе разрешил это рассматривать?

Он попытался выхватить у меня альбом, но я ему не дал.

– Ладно тебе, Итиро, не будь таким вредным. Дедушка просто хочет посмотреть, что ты нарисовал теми карандашами, которые он тебе подарил. Он ведь имеет на это право, верно? – Я положил альбом на колени и открыл его на первой странице. – Набросок очень выразительный, но знаешь, Итиро, ты мог бы нарисовать и получше, если б захотел.

– Дед, я не разрешаю тебе смотреть мои рисунки!

И он предпринял еще одну попытку выхватить у меня альбом, так что мне пришлось перехватить его ручонки.

– Дед! Сейчас же отдай!

– Хватит, Итиро, прекрати! Дай дедушке посмотреть. Лучше принеси-ка сюда карандаши, и мы с тобой что-нибудь нарисуем вместе. Дедушка покажет тебе.

Эти слова произвели совершенно неожиданный эффект. Мой внук тут же перестал бороться со мной и бросился собирать рассыпанные по полу карандаши. Когда он снова подошел ко мне, манеры его изменились, я сумел его заинтересовать. Он уселся рядом со мной, протянул мне карандаши и, не говоря ни слова, вопросительно уставился на меня.

Я открыл альбом на чистой странице и положил на пол перед ним.

– Давай-ка сперва я посмотрю, как ты рисуешь, Итиро. А уж потом мы решим, стоит ли мне как-то исправлять или улучшать твой рисунок. Ну, что ты хочешь изобразить?

Мой внук притих, задумчиво глядя на чистый лист, однако не брался за карандаш.

– Может, попробуешь нарисовать что-нибудь из того, что бросилось тебе в глаза вчера? – предложил я. – Ну, вот что ты увидел, как только вы сошли с поезда?

Итиро еще некоторое время молча смотрел на чистый лист бумаги, потом вдруг поднял на меня глаза и спросил:

– А ты, дед, и вправду был когда-то знаменитым художником?

– Знаменитым? – Я засмеялся. – Думаю, что можно и так сказать. А что, так твоя мама говорит?

– Папа. Он говорит, что раньше ты был знаменитым художником. Но тебе пришлось все бросить.

– Я просто вышел на пенсию, Итиро. Все выходят на пенсию, когда достигают определенного возраста. Это вполне справедливо – ведь каждый старый человек заслужил отдых.

– А папа говорит, что тебе пришлось все бросить. Потому что Япония проиграла войну.

Я снова засмеялся, потом взял альбом и еще раз перелистал его, внимательно рассматривая сделанные моим внуком наброски трамваев. Я держал альбом подальше от глаз, чтобы лучше видеть.

– Понимаешь, Итиро, когда достигаешь определенного возраста, тебе хочется от всего отдохнуть. Твой папа тоже перестанет работать, когда ему будет столько лет, сколько мне. А когда-нибудь и тебе будет столько лет, сколько мне, и тебе тоже захочется отдохнуть. Итак, – я открыл альбом на чистом листе и снова положил его перед Итиро, – что ты мне нарисуешь?

– А это ты, дед, нарисовал ту картину, что висит в столовой?

– Нет, ее нарисовал художник Ураяма. А что, она тебе нравится?

– А ту картину, что висит в коридоре, кто нарисовал?

– Ее нарисовал один очень хороший художник и мой старый друг.

– А где же твои картины, дед?

– Они все пока что убраны. А теперь, Итиро, давай вернемся к более важным вещам. Что ты мне нарисуешь? Что ты помнишь из событий вчерашнего дня? В чем дело, Итиро? Ты что это вдруг притих?

– Я хочу посмотреть твои картины, дед.

– Я уверен, что такой способный мальчик, как ты, успел очень многое запомнить. Ты же запомнил, например, ту афишу – с доисторическим чудовищем, верно? И я не сомневаюсь, что ты вполне сможешь нарисовать это чудовище. Может, даже лучше, чем на афише.