Тан Тван Энг - Дар дождя

– Я просто не могу этого делать. Прости, что перекладываю все на тебя.

– Знаю, отец. Я справлюсь.

– Я не хочу совместную службу с другими семьями, – сказал он.

Мы были не единственными в своем горе, потому что вместе с Уильямом служило много других сыновей Пенанга. Над всем островом и улицами Джорджтауна повисла тяжелая пелена отчаяния.

Торговцы, у которых я покупал необходимое для службы, выражали мне соболезнования. «Пожалуйста, передайте отцу, что мы сочувствуем его горю», – говорили многие, и я благодарил за проявленную доброту.

Министерство прислало личные вещи Уильяма. Мы открыли помятую жестяную коробку и обнаружили конверт с фотографиями, которые я ему выслал. Отец перебрал их, взял одну и показал нам. Это был снимок, сделанный в тот день, когда он уехал из Истаны в Сингапур. Тогда мы еще улыбались, позируя дядюшке Лиму.

Изабель проплакала всю службу в церкви Святого Георгия, и я смотрел, как Макаллистер ее успокаивал. Мы с Эдвардом стояли по обе стороны от отца, лицо которого не выражало никаких чувств. Несмотря на принятое решение больше не видеться с Эндо-саном, глубоко в душе я надеялся на его присутствие. «Но вы же стали моим врагом, – мысленно сказал я ему. – Как же вы были правы. Мы вошли в круг боли и горя».

Служба была короткой, как мы и просили. Сквозь сидевшую на скамьях толпу я разглядел Эндо-сана. Наши взгляды встретились. Я покачал головой и закрыл глаза. Они так устали. Так устали. С того дня, когда нам сообщили печальную новость, я практически не спал. Я думал о последних словах Уильяма, обращенных ко мне в тот день, когда он уехал из дома, и о наших несбывшихся планах. Боль потери измотала меня так, что я едва стоял на ногах. Я отправлял свой разум в далекую точку, указанную мне Эндо-саном, но для этого требовалось постоянное усилие, сводившее все на нет и изматывавшее меня еще больше. Мне удалось сдержаться и развернуть вспять нахлынувшую волну горя. Схватившись за спинку передней скамьи, я заставил себя проявить самообладание, достойное твердости отца и оставшегося брата. Я не мог стать тем, кто подвел бы их, тем, кто потерял бы лицо семьи, уронив ее честь, поколениями остававшуюся незапятнанной. Груз нельзя было облегчить, ношу нельзя было разделить.

Мы вышли из церкви и вернулись домой. Отец захотел, чтобы вместо церковного кладбища, где покоились предыдущие поколения семьи, надгробие установили в восточном углу Истаны. Я заранее приготовил большую деревянную шкатулку и теперь попросил Изабель, Эдварда и отца положить в нее что-нибудь, принадлежавшее Уильяму.

В том месте, над которым должно было быть установлено надгробие, выкопали яму. Прежде чем закрыть шкатулку, я положил в нее «лейку» Уильяма. И потом шкатулку осторожно, как младенца в колыбель, опустили в разверстую землю и засыпали. Я молча попрощался с братом.

Дед подошел к зятю. Двое мужчин посмотрели друг на друга.

– Теперь я наконец знаю, что вы почувствовали, когда она умерла, – сказал отец.

– Отцы не должны проходить через такое, – ответил старик.

Он обеспокоенно посмотрел на меня, и я чуть заметно кивнул, чтобы показать ему, что держусь. Дед отошел от отца и сказал:

– Мне нужно вернуться в старый дом в Ипохе, чтобы сделать приготовления и найти безопасное убежище для прислуги.

– Сколько времени вас не будет?

– Не знаю.

– Вам будет непросто сюда вернуться, когда начнутся бои. – Мне хотелось, чтобы он остался со мной. – Вам правда не надо уезжать.

Он покачал головой:

– Если меня не будет в доме, ты знаешь, где меня искать. Я буду в безопасности.

Я отчаянно искал причины, по которым ему следовало остаться на Пенанге, но он остановил меня, взяв за руку.

– Ты должен позаботиться о тете и об остальной семье.

Он открыл мне объятия, и я бросился в них, пытаясь заглушить предчувствие, что никогда больше его не увижу.

Над нашими головами патрулировали небо самолеты. Охваченные страхом жители Пенанга обратились в бегство. Люди искали безопасности в казавшемся неприступным Сингапуре, а некоторые пускались в плавание до самой Индии. Но, как я тогда сказал Танаке, разве можно убежать от мировой войны?

В тот же вечер, после унылого ужина, отец сказал:

– Вам всем нужно уехать в Сингапур. Там будет безопаснее.

– Мы не собираемся бросать тебя здесь одного, – заявила Изабель.

Мы с Эдвардом ее поддержали.

– Нам надо ехать всем вместе, – сказал я.

Но отец упрямо отказался.

– Кто-то должен управлять компанией, – заявил он, и на это было нечего возразить. – Здесь наш дом, и мы прожили в нем всю свою жизнь. Малайцы никуда не уезжают, китайцы с индийцами – тоже. Я их не брошу. Если бы я это сделал, я бы никогда не смог сюда вернуться.

– Но мы все слышали, на что способны японцы. Женщинам здесь оставаться опасно, – сказал Эдвард, глядя на Изабель.

– Эдвард, я никуда не поеду.

– Мы должны позаботиться о безопасности компании и о собственной, – сказал отец. Он повернулся ко мне: – Ты можешь найти способ обеспечить нам безопасность, не компрометируя нашу репутацию? Можешь поговорить с господином Эндо?

Мне хотелось сказать, что в войну о репутации беспокоиться нечего. Вместо этого я покачал головой.

– Чтобы обеспечить себе безопасность, у нас не будет другого выбора, кроме как сотрудничать с японцами. Они хотят нашу компанию. Они хотят всю Малайю.

– Это совершенно неприемлемо, – тут же возразил Эдвард, сердито посмотрев на меня. – С ними нельзя заигрывать.

– Когда их войска войдут в Джорджтаун, они все равно ее отберут.

– Наши парни развернут их восвояси, – сказал отец, но уже не таким уверенным голосом, его эмоциональное равновесие было нарушено.

Я увидел представившуюся возможность и ухватился за нее, беря ситуацию в свои руки, восстанавливая его равновесие с помощью своего.

– Все равно нужно принять хоть какие-то меры. На всякий случай.

Он откинулся на спинку стула и, помолчав, сказал:

– Эдвард, с завтрашнего дня начинай обзванивать плантации и рудники. Скажи управляющим, чтобы уничтожили все склады и оборудование. А ты, – он повернулся к Изабель, – обрежь волосы. И надень что-нибудь из вещей Уильяма. Но пока мы не убедимся, что здесь безопасно, я хочу, чтобы ты поднялась на гору Пенанг. Одно слово – и я отправлю тебя в Сингапур, – добавил он, когда Изабель открыла рот, чтобы возразить.

Меня охватило облегчение. После нескольких дней растерянности отец снова крепко стоял на ногах.

Потом я спустился на берег. В этот краткий миг безвременья песок был еще влажным и шелковистым от недавно прошедшего ливня. Темные тучи мчались к острову, очищая небо над морем. Уже взошла луна, составляя бледную компанию нехотя садившемуся солнцу.