Лайза Дженова - Семья О’Брайен

Джей Джей толкает Патрика в плечо и почти улыбается.

– Тут еще кое-что, – говорит Джей Джей. – Этот психолог говорил про раннюю форму БХ. Она может разыграться и в нашем возрасте. Бывает редко, но когда начинается рано, обычно передается от отца.

Меган готова заплакать.

– Мы разучиваем новую вещь, и у меня проблемы. Я все время путаю шаги, – выпаливает она как на исповеди. – Такого раньше никогда не было. Никогда. И с пуантов падаю.

– Ты просто переволновалась, – говорит Кейти.

– А если оно у меня началось?

– Не началось.

– Ребят, вы ничего не замечаете?

– Нет, – говорит Патрик.

– Ничего, – подтверждает Джей Джей.

– Честное слово?

– Богом клянусь, – отвечает Кейти.

– Не волнуйся, Мег. Если у кого и будет ранняя форма БХ, так это у меня, да? – говорит Патрик.

– Нет у тебя ранней БХ, ты просто засранец, – отвечает Джей Джей.

– Сдай анализ, узнаешь наверняка, – говорит Кейти, обращаясь к Меган.

Меган качает головой.

– Не думаю, что смогу. Я, наверное, лучше с Тоубина спрыгну.

– Посмотри на папу, – говорит Джей Джей. – Ему сорок четыре, и он пока ничего. Если сдашь анализ и выяснится, что у тебя этого нет, тогда больше не о чем беспокоиться. Свобода. А если есть – ну, ладно. Значит, так. Начнешь беспокоиться через десять-пятнадцать лет. За десять лет могут и лечение придумать, так?

Меган кивает.

– Не думаю, что я так могу.

– Кейти, а ты? – спрашивает Патрик.

Она вздыхает. Хочет ли она знать? И да, и нет. Конечно, узнать, что анализ отрицательный, было бы огромным облегчением. Но в глубине души она почти уверена, что у нее эта штука есть. Правда, без окончательного медицинского подтверждения можно надеяться, что нет. Точно знание, что проба положительная, было бы, наверное, невыносимо для мамы с папой. Ей, наверное, пришлось бы расстаться с Феликсом. Она бросает взгляд на Тоубин поверх зеленой решетки.

Может быть, она просто так и будет жить, «с риском». Внесет это в статус на Фейсбуке. Но кто живет без риска? Ее жизнь каждый день полна риска. Она рискует потерпеть крах, если откроет свою студию, рискует потерпеть крах, если не откроет, рискует не вписаться, если переедет туда, где не все вокруг ирландцы-католики, рискует, что ее не полюбит Феликс, что ее никто не полюбит. Есть риск сгореть на солнце, получить удар молнии и риск, что у тебя БХ. Каждый вдох – это риск.

А может быть, она сходит на две консультации, сдаст анализ и на этом остановится. Потом, если решит, что ей на самом деле надо знать, сможет вернуться и забрать результат. Чертов анализ.

Мысль о том, чтобы сдать генетический анализ, независимо от результата, заставляет ее похолодеть и покрыться липкой испариной. Кейти ненавидит проверки. Она никогда их нормально не проходила. В школе она училась изо всех сил, знала материал назубок, а потом, увидев все эти напечатанные вопросы под номерами, впадала в панику. Она вечно задыхается.

Она помнит, как сдала последний экзамен в выпускном классе, по математике, и, вручив работу учителю, с восторгом и легкой головой говорила всем, что это – последний раз, когда она что-то сдавала на проверку. Как и у О’Брайенов, у Бога дурацкое чувство юмора.

Последний экзамен был по математической статистике. Она получила тройку.

– Не знаю, – говорит она. – Может быть.

Кейти насчитала одиннадцать красных машин по дороге от Кук-стрит до Центра йоги. Она поставила перед собой такую задачу, прежде чем выйти на крыльцо. «Сколько красных машин ты увидишь отсюда до Центра йоги?» Это упражнение на осознанность, ей они нравятся. Реальность зависит от точки зрения, от того, на что обращаешь внимание. Не будь она сконцентрирована на красных машинах, она бы, наверное, ни одной по дороге не заметила. Но осознанно держа в сознании красные машины, включила в свой опыт одиннадцать.

Она пыталась вспомнить, когда папа начал странно подергиваться и стал таким неуклюжим. Может, с год. Трудно сказать. Это как спросить, сколько красных машин она видела по дороге на йогу вчера. Ни одной. Она не искала красные машины, поэтому в ее опыте их не было.

Месяц назад она не замечала, если отец ронял пульт от телевизора или вилку. Не обращала внимания на странные подергивания. Теперь она все видит, и все, что она видит, называется болезнью Хантингтона.

До занятия час. В студии пусто и тихо, если не считать привычного диалога в этом знакомом пространстве: мурчание вентилятора на потолке, гул обогревателя и шум ее дыхания. Она в зале одна, свет приглушен, она сидит со скрещенным ногами, упершись коленями в пол и подложив под копчик подушку, изучает себя в зеркале, выискивая признаки болезни Хантингтона.

Она сосредотачивается на глазах. Моргает. Еще моргает. Черное внешнее кольцо, окружающее голубое, окружающее черную дырку. Она всматривается в свои глаза. Они спокойны, взгляд ровный. У отца болезнь заметна прежде всего по глазам. Глаза у него бегают, часто обращаются на какую-то далекую точку, в никуда. Или он смотрит на Кейти, но не на нее, фокус его взгляда слегка сдвинут, он как-то странно таращится. Болезнь Хантингтона. Если ее искать, то вот она, в глазах отца.

Моргнуть. Еще моргнуть.

У Кейти ресницы коротенькие. У Меган густые и длинные. Кейти гадает, сможет ли она когда-нибудь посмотреть на себя в зеркало и не пожалеть, что не похожа на Меган. Она замечает, что у нее кривые брови. Господи, она что, так и ходила? Она подавляет порыв вскочить и достать из сумочки пинцет. На подбородке готов вскочить злобный прыщ. Она говорит нет желанию его поковырять. Веснушки. Короткий толстый нос. Никакой косметики. Это ее голое лицо. Без маски. Никаких пряток. Вот она. Видит она в этом лице БХ?

У отца часто прыгают брови, словно он удивляется тому, что кто-то сказал. Только никто ничего не говорит. Углы его рта иногда растягиваются в гримасе, но он на самом деле не испытывает ни отвращения, ни боли. Это выражение, которое проскальзывает по лицу без связи с эмоциями или разговором. Кривые брови Кейти лежат ровно – две гусеницы, крепко спящие у нее на лбу.

Ее руки опущены на бедра, большие и указательные пальцы соединены в Гиан-мудре. На правом запястье у нее два браслета. Один – нефритовая мала, которую она использует, когда читает мантры. Любимая у нее «Ом намах шивайя». «Я кланяюсь своему внутреннему, истинному я. Я приветствую изменение к лучшему». Второй браслет сделан из яшмовых бус и одного деревянного черепа. Череп показывает непостоянство всех вещей, напоминает о том, что надо быть благодарным за дарованное сегодня, потому что завтра может не быть. Когда она всего год назад купила браслет, ей в голову не могло прийти, какое жуткое отношение к ней будет иметь эта мысль, как ужасающе внятна станет. Она смотрит на череп. Когда-то он напоминал ей о ее мечтах, о том, что надо их исполнить. Она здесь не навсегда. Теперь она думает о папе. И «всегда» стало намного короче.