Джек Керуак - Мэгги Кэссиди

Вечер среды подошел медленно.

– Сядь здесь, со мной.

Это Мэгги, важная, ноги скрещены, руки сложены на коленках, на тахте, в гостиной, большой свет шпарит вовсю, ее двоюродный брат сейчас покажет нам, как у него получается какой-то фокус. Какой-то детский финт из руководства к набору, мне скучно (как от телевидения), но Мэгги смертельно серьезна и скептична и следит за каждым движением Томми, поскольку, как она выражается: «Он такой бесенок, глаз да глаз за ним нужен, самые гадкие штуки проделывает и еще насмехается, просто жулик какой-то», – Томми, симпатичный популярный мальчуган, его обожают все девчонки Кэссиди, смотрят на него снизу вверх и ревут от хохота в гостиных и на кухнях, когда он выступает, от живости своей чуть не на голове ходит, хороший пацан, глазенки сияют, на них падают волосы, весь ликует, малышня, уже отправленная спать, подглядывает с верхней площадки лестницы, где обои освещает тускло-розовым ночником – Поэтому я наблюдаю за Мэгги, наблюдающей за Томми, – краем глаза. Сегодня вечером она прекраснее обычного, у нее в волосах белая розочка или какой-то еще цветок, слева торчит, волосы спадают по обеим сторонам ее лба, чуть ли не на глаза, губы сжаты (жует резинку), чтобы смотреть и сомневаться. На ней кружевной воротник, очень изящный, днем она ходила в церковь и к миссис О’Гарра ниже по Челмзфорд-роуд взять порошок для кекса на вечеринку. На груди ее платья – крестик; кружево на коротких рукавах; на обоих запястьях по браслетику; руки сложены, милые белые пальчики, что я разглядываю с бессмертным вожделением подержать в своих и вынужден ждать – пальчики, которые я знаю так хорошо, немножко холодные, шевелятся, чуть-чуть движутся, когда она смеется, однако чопорно остаются сложенными в руках – ее ноги скрещены, выглядывают милые коленки, без чулок, ниже – округлые икры, намек на снежные ноги, платьице жалко драпирует эту позу взрослой дамы. Волосы ее распущены, черные и тяжелые, мягкие, гладкие, волнистые, спускаются на спину – белая плоть и угрюмые неверующие речные глаза, прекраснее всех глаз солнцеглазых блондинок «МГМ», Скандинавии и западного мира – Млеко чела ее, плод ее лика, крепкая шелковистая гордая прямая шея юной девушки – я впитываю всю ее в сотый раз за тот вечер.

– Ох Томми – хватит дурака валять, показывай свой фокус! – кричит она, раздраженно отворачиваясь.

– Да! – подхватывает Бесси Джоунз, и малютка Джейни, и мамаша Кэссиди, что сидит с нами, получитая газету, и брат Мэгги Рой, тормозной кондуктор на железной дороге, как и его отец, стоит в дверях с вялой ухмылкой, жует сэндвич, руки у него почернели от копоти работы, зубы жемчужно-белы, а в его темных глазах то же ирландское презрительное недоверие к фокусам и играм и в то же время – жадный, рьяный интерес – поэтому он уже тоже завопил:

– Ах, Том, трепло эдакое, сделай-ка еще раз ту штуку с красным платком – Чепуха все это, я видел, как ты это сделал.

Я улыбаюсь, чтобы показать, что мне тоже интересно все, но в гостиной вечности с коричневыми обоями сердце мое бьется только по ней, такой милой, лишь в одном шажке от меня, жизни моей.

– Эй, – обернув ко мне затопляющее поглощающее изучающее внимание черных веселых печальных глаз на невероятной коже снежной камеи, – ты не видал, что он сделал, ты в пол смотрел.

– Смотрел в пол? – расхохотался фокусник-комик. – Все мои труды впустую! Смотри сюда, Рой!

– Ага.

– Давай! – взвизгивает Мэгги.

– Мэгги! – мать, – не визжи так! А то соседи подумают, что мы тут котят топим, Люк Макгэррити с его глиняной трубкой вверх тормашками, вылитая картинка вот в этом журнале! – И ее большое тело матроны все медленно колышется от хохота. В унынии своем я даже принял тот факт, что Мэгги когда-нибудь станет такой же, как ее мама, большой и толстой.

– Да ладно тебе, Д-ж-е-к! Ты снова все пропустил! Давай я тебе покажу фокус, который в прошлом году показывал дядюшке Бесси в тот вечер, когда он вышел и перецепился через бидон с молоком, а на веранде стоял мамин стул, который только что покрасили, и он свалился на него и сломал – Берегись! – подскочив и нарушив такую миленькую позу и пустившись по всей комнате за двоюродным братом, уже как маленькая нетерпеливая разрумянившаяся девчушка, а минуту назад – дамский портрет в перстне с барельефом, с крестиком на груди.

Позднее – одни на веранде – перед тем как зайти в дом – яростно обжимаясь, потому что Бесси внутри все еще хихикает с Джимми Макфи.

– Ох, иди домой! Иди же! Иди домой! – Она сердито дергала меня, а я, смеясь, держал ее в объятьях, я сказал что-то, и оно ее рассердило – ее вспышки негодования, надутые губы, естественные румянцы щек, такие славные насупленные брови и предупреждение и возвращение белой улыбки.

– Ладно, пойду, – но я возвращаюсь снова, начинаю ее опять разыгрывать и целовать, все порчу, и она снова злится, но на сей раз злится по-настоящему, и я на это обижаюсь, мы оба дуемся и смотрим в разные стороны – Увидимся днем в понедельник, а?

– Хмф – (ей хотелось, чтобы я с нею встретился в субботу вечером, но тогда у нас соревнования, и вечер я закончу в полночь с Папкой в каком-то кафе в центре города, за беседой со всеми этими парнями о соревнованиях, и кто заработал больше всего очков – здоровые парни с энергичными зубами, за газетами в кафетериях ночи, как принято в Лоуэлле, маленьком городишке, знаменитом своими большими поклонниками кафетериев и забегаловок, как о том свидетельствуется и широко рекламируется в местной газете, в колонке, которую пишет Джеймс Дж. Сантос, что некогда работал вместе с моим Па во дни маленькой газетенки и также приходится дальним родственником Джи-Джею) – Мэгги придется отговаривать меня на тот вечер от танцев в бальном зале «Рекс» не потому, что я устану от состязаний и вообще зависну с отцом, но потому, что так опоздаю на танцы, что не будет стоить даже денег за входной билет – не желая, чтобы Мэгги считала меня скрягой, об этом я вообще умалчиваю – а она считает, что мне на самом деле хочется тайком удрать с Полин Коул, как настоящему пижону из маленького городка, возможно – на каких-нибудь быстрых машинах в час ночи, к трагедиям на черном битуме где-нибудь у Лейквью.

– Тогда не приходи.

– Так лучше – да уже полдвенадцатого будет, когда я только из душа выйду, – оправдываюсь я.

– В «Рексе» будет Кровгорд.

– Чарли? – удивился я; Чарли – мой старый приятель по футбольной команде, который с Мэгги и встретился-то случайно, когда я невзначай столкнулся с ним на танцах однажды вечером – Его неприкрытый интерес к Мэгги я не принимал всерьез, она вечно флиртовала – А он на самом деле обсуждал ее со мной всерьез.