Джон Долан - Джон и Джордж. Пес, который изменил мою жизнь

– Нет, ты живешь здесь. Твоя настоящая мама любит тебя, но тебе, разумеется, не нужно никуда уходить.

В дверях появилась Дот – а может, она уже давно стояла там, я не мог сказать наверняка. Светлые волнистые волосы спадали ей на плечи, и я, помню, подумал, что на бабушку она совсем не похожа. Дот не была старой или хрупкой. На ней был цветастый фартук, обхватывавший талию, и обычный длинный мешковатый кардиган, но бабушкой она не казалась. Она казалась мамой. Моей мамой.

– Джерри! Что ты наделал?

– Однажды ему пришлось бы сказать.

– Я понимаю. Но почему сегодня? И почему ты не позвал меня? Мы об этом не говорили!

Не думаю, что Джерри знал ответ на эти вопросы. Он знал лишь, что теперь тайное стало явным. Мэрилин была его дочерью, и, наверное, он считал, что сам должен сказать мне правду. Его дом – его правила. Я плакал, а Джерри по-прежнему обнимал меня и продолжал рассказывать.

Не помню точно, что и в каком порядке он говорил, но в итоге я узнал историю своего появления на свет.

Мэрилин постоянно металась между домом Джерри и Дот и домом, где жила ее мать, и наконец, когда ей было шестнадцать лет, сбежала – или просто Джерри не видел ее месяца три. Вернувшись, Мэрилин предъявила всем огромный живот – она была на седьмом месяце беременности.

Она тогда встречалась с Джимми Доланом. Имя показалось мне знакомым, и я понял, что несколько раз видел этого парня у нас дома. Я не знал, почему он приходил к нам и с кем из семьи дружил, – он просто был пареньком по имени Джимми, которого знала вся семья и которому, насколько я помню, оказывали у нас не слишком радушный прием. По-моему, мне велели называть его «дядюшкой Джимми», но он точно не был моим дядей: я понимал это, потому что никто его тут не встречал с распростертыми объятиями.

Джерри сказал, что Мэрилин не хотела оставаться с Джимми и была слишком юна, чтобы в одиночку воспитывать ребенка. Было решено, что она родит и отдаст младенца на усыновление. Я родился в больнице «Хекни-Дженерал», и Джерри подчеркнул, что Мэрилин только взглянула на меня и тотчас влюбилась, хотя я и оказался самым крикливым ребенком в палате. «Нельзя было отдавать тебя на усыновление, Джон, никак нельзя».

– Поэтому мы с мамой и взяли тебя к себе, – сказал Джерри. – Никто не хотел отпускать тебя.

Раньше я никогда не задавался вопросом, почему в семье только я носил фамилию Долан. Это удивляет меня всякий раз, когда я теперь размышляю об этом, хотя, видимо, я просто был слишком мал, чтобы задумываться. Наверное, я бы все равно вскоре начал задавать неудобные вопросы – может, именно поэтому Джерри и завел разговор первым.

Мне сложно было все это понять. Отец оказался моим дедушкой. Его дочь – моей матерью. А моя мама – бабушкой. А что насчет Малкольма и Дэвида? Я считал их старшими братьями. А теперь? Кем они были? Дядями? Я решил, что это не важно, я не собирался считать их дядями. Они навсегда должны были остаться моими старшими братьями, а Джеки – старшей сестрой. Никто не мог забрать их у меня.

Насколько я помню, все снова вернулось на круги своя практически сразу же после этих новостей, как мне и хотелось. Я не обсуждал их ни с кем, никто ничего мне не говорил, а сам я пытался обо всем забыть.

«Нет никакой разницы. Это ничего не меняет», – сказал мне Джерри, и я хотел, чтобы так и было. Всякий раз, когда мне становилось не по себе, я повторял это снова и снова, пока мне не становилось лучше.

Я по-прежнему гулял с Задирой, по-прежнему занимался боксом, меня по-прежнему дразнили в школе. Я все так же ужинал за тем же столом и спал в своей комнате.

«Это мой брат!» – гордо говорил я, завидев Малкольма или Дэвида на лестнице Президент-Хауса. «Сегодня со мной сидит моя сестра Джеки, а родителей вечером не будет дома», – сообщал я своим приятелям. Ничего не изменилось – я твердо верил в это. Однажды я услышал, как Джерри по телефону рассказывает Мэрилин, что все мне рассказал.

– Я должен был сделать это, – твердо сказал он.

После этого я не видел Мэрилин еще месяцев пять или шесть, и в этом не было ничего удивительного. Когда она наконец появилась у нас дома, я отказался вести себя с ней как-то иначе, да и в ее поведении ничего не изменилось. Я по-прежнему называл ее тетушкой Мэрилин, а она никогда не рассказывала мне ничего о прошлом. Это радовало меня, но вскоре меня ждало новое разочарование.

Прошло немного времени, и Джерри снова пришел ко мне с тем же серьезным выражением лица, с которым в прошлый раз усадил меня на кровать и сообщил потрясающие новости. Мне тотчас стало не по себе.

– Сынок, тебе нужно кое-что узнать.

– Что? – нервно спросил я.

Мне хотелось зажать ему рот руками и не дать словам вырваться наружу, но вместо этого я притих, сел и стал слушать, почти ничего не соображая от страха.

– Я хочу рассказать тебе правду, сынок, – начал Джерри. – Не хочу, чтобы ты слушал всякие сплетни.

Проболтался один из соседей, и следующий скелет нашей семьи готов был выпасть из шкафа. Джерри вздохнул, положил руку мне на плечо, прямо как в тот день, когда раскрыл мне прошлый секрет. Моя старшая сестра Джеки тоже была удочеренной. Я ловил каждое его слово. Глаза мои были размером с блюдца, пока он рассказывал историю Джеки. Хоть это жестоко, я почувствовал облегчение, что оказался не единственным.

Как и сказал Джерри, не было никакой разницы, это ничего не меняло. Теперь я знал правду – это просто была очередная семейная история, которую хотелось засунуть подальше на полку и как можно скорее забыть. Для меня Джеки была старшей сестрой – и до сих пор остается ею.

Все вернулось на круги своя – так я твердил себе снова и снова, пока окончательно не поверил в это.

Вскоре после того, как Джерри рассказал мне все, меня посетила блестящая идея прогуливать школу. Если бы меня спросили, зачем я это делал, я бы, наверное, ответил: «Хватит с меня насмешек. Не могу их больше терпеть». Насмешки и правда по-прежнему не утихали, но, оглядываясь назад, я вижу, что правда о семейных тайнах так на меня повлияла, что я только сейчас начинаю это понимать. Я потратил уйму времени, отворачиваясь от правды, и еще больше – чтобы убежать от нее. Сбежать из школы было проще всего. Я все еще был очень толстым и ел ничуть не меньше, чем обычно. Казалось, что весь вес, который уходил в боксерском клубе, тут же возвращался ко мне. Иногда я не появлялся в клубе неделями, зато переедал каждый день, поэтому не стоит удивляться, что я не превратился в Рокки за одну ночь. И ребята в школе не позволяли забыть об этом.