Джон Долан - Джон и Джордж. Пес, который изменил мою жизнь

И она посмотрела мне прямо в глаза, надеясь, что я не буду больше задавать вопросов. Больше она ничего не сказала, но стало очевидно, что ее состояние вызывает опасения.

Джерри тоже был не в форме. С возрастом у него развилась астма, и, так как дышать ему стало трудно, с работы пришлось уволиться. Ему не было и пятидесяти, когда это произошло, но с тех пор он редко выходил из дома и вел растительный образ жизни. Время от времени он откупоривал бутылку сидра или банку «Гиннесса», но обычно просто сидел на диване и смотрел телевизор, выпивая галлоны чая и опустошая литровые бутылки «Колы» и лимонада. Едва ли не единственным поводом покинуть квартиру для Джерри была запись к врачу: он даже не выводил Задиру на прогулку, даже если больше было некому. Джерри был из тех мужчин, которые ни за что не обратятся к врачу, если только не поймут, что другого выхода нет. Но однажды Дэвид застал его в очень плохом состоянии и вызвал скорую помощь. Выяснилось, что у Джерри почки не в порядке, и ему назначили диализ, из-за которого он стал еще более угрюмым и ворчливым. Когда он смотрел на меня, я видел, как в его глазах растет негодование.

– Нам больше проблем не нужно, – предупредил он меня в тот день, едва я перешагнул порог.

Я пробыл у них совсем недолго. Был тихий вечер, я вышел и сел на скамейку в парке на Кинг-сквер. Стоило мне увидеть наш старый двор, как в памяти тут же всплыли дни, проведенные на детской площадке или за игрой в Жестяного Томми, которые теперь казались такими далекими. Теперь я был взрослым, жил в реальном мире и начал понимать, как же чертовски тяжела жизнь.

У меня не было ни сил, ни желания возвращаться в пансион, поэтому я лег на скамейку, сунул под голову куртку и в конце концов заснул. Было не слишком удобно, зато ночь выдалась ясная, и я мог смотреть на звезды. Но главное – на меня не орала старая карга, а на соседней койке не ворочался вонючий тип.

На следующее утро я больше не захотел идти в пансион и решил, что спать под открытым небом гораздо лучше, хотя, конечно, мой район не подходил для этой затеи. Мне не хотелось, чтобы меня увидели старые друзья. Я загремел в тюрьму, когда они начинали работать или создавали семьи, а теперь еще и оказался бездомным. Это было унизительно, и к тому же я считал, что мы с бывшими приятелями вряд ли найдем общий язык, ведь наши пути давно разошлись. Примерно по тем же причинам я не шел на сближение и с Джеки, Малкольмом и Дэвидом. Я и так уже был для них непутевым младшим братцем, поэтому мне казалось, что лучше будет снова наладить отношения, когда я встану на ноги и сделаю что-нибудь достойное уважения, ведь я полагал, что этот момент не за горами.

Позже в тот день я отправился на разведку, чтобы найти скрытое от посторонних глаз место, где можно будет спать и меня никто не найдет, и обнаружил идеальное убежище. В дальнем углу жилого квартала на Коммершел-стрит стоял брошенный «Вольво Эстейт». Я забрался в машину и провел там ночь.

Как и на скамейке, я чувствовал облегчение, оттого что больше не нужно общаться с хозяевами пансионов. Но был и минус: я не получал завтрака, а с ним начинать день все же было веселее. На следующее утро я украл сэндвич из магазина «Сейфуэй» и вскоре стал просыпаться раньше, чтобы воровать еду.

Неподалеку от Юстен-роуд и театра Шоу находилась фабрика, в столовую которой еду привозили на рассвете. Я пробирался туда, когда тележки вывозили из фургонов, и воровал бутылку молока и пару круассанов, стоило доставщикам отвернуться. Очень скоро мелкое воровство вошло у меня в привычку. Едва ботинки начинали изнашиваться, я заходил в «Маркс и Спенсер» на Оксфорд-стрит и примерял новую пару. Это был единственный магазин из тех, что я знал, где на витрине стояли оба ботинка, а защитных ярлыков в те годы еще не придумали. Я выходил из магазина в новенькой обуви и оставлял там старые кроссовки. То же самое я проделывал с джемперами и куртками в «Гэпе», а потом шел в «Макдональдс» или «Уимпи» и тратил несколько фунтов, которые зарабатывал у Джимми, на чашку чая. Там я сидел до тех пор, пока работники не начинали коситься на меня, давая понять, что я злоупотребляю их гостеприимством.

В «Вольво» я спал несколько месяцев, пока не началась зима и я не стал задумываться, что однажды могу умереть, замерзнув во сне. Я обзавелся несколькими одеялами и пальто и оставался там до последнего, потому что такой образ жизни по-прежнему казался мне настоящей роскошью по сравнению с пансионами. Как бы странно это ни звучало, мне не хотелось отказываться от личного пространства. К тому времени я уже познакомился со многими бездомными со станции «Кингс-Кросс», куда отправлялся всякий раз, когда чувствовал себя одиноко. Находясь в компании людей, оказавшихся в таких же стесненных обстоятельствах, как и я сам, я всегда немного успокаивался. Помню, как-то раз я сидел в кафе напротив «Кингс-Кросс», как вдруг станция взорвалась ликованием.

– Что происходит? – спросил я бездомного парня, сидевшего рядом.

– Понятия не имею, дружище. Пойдем узнаем.

Это было 23 ноября 1990 года, и, выбежав на улицу, мы услышали, что Маргарет Тэтчер подала в отставку. В тот день я не встретил ни одного бездомного, который бы не праздновал это. Мы все презирали Железную леди. С точки зрения людей, оказавшихся на дне, он забирала деньги у бедных и отдавала их богатым, и все мы обрадовались, увидев ее падение.

Я по-прежнему иногда работал у Джимми, но этого было недостаточно, чтобы содержать себя. Выбора не оставалось: пришлось обратиться за пособием, и это оказалось болезненно. Я достиг настоящего дна моей жизни. Я признавал поражение и заявлял, что не могу сам встать на ноги. Я вырос в семье работяг и последнее, чего я хотел – просить помощи у государства.

Знакомый бездомный рассказал мне о хостеле на Док-стрит неподалеку от Тауэрского моста. Надвигалась зима, и в «Вольво» становилось все холоднее, поэтому я решил посмотреть, что это за место. Там, скорее всего, не слишком уютно, но лучше, чем в пансионах в районе «Кингс-Кросс». Оказалось, что это чертовски огромное и жуткое здание, где было около трехсот комнат для мужчин и женщин. В прошлом, когда доки функционировали, там лет восемьдесят жили матросы. В здании было два зала с телевизорами, большая комната для игр с полноразмерным столом для снукера, сукно на котором, казалось, разрезали снова сразу же после того, как обновляли, и просторная столовая, где то и дело вспыхивали жаркие споры между постояльцами, а иногда и между служащими.

Там я познакомился с хорошими людьми, чудаками и безумцами. Помню, там жил африканец по имени Принц, который уверял жильцов, что он самый настоящий принц и, когда вернется домой (не помню только, в какую страну), станет королем своего народа. Помню еще, что шеф-повар – или, как мы прозвали его, шеф Джефф – носил парик и мы нещадно над ним издевались.