Орхан Памук - Рыжеволосая Женщина

С неба упала еще одна звезда. Возможно, я был единственным, кто видел эту звезду. Я подумал: «Я существую». Это чувство было прекрасным.

Я вспоминал прикосновения Рыжеволосой Женщины. Мы занимались с ней любовью в гостиной, на диване, при неярком свете. Я не мог не думать о теле Женщины, о ее большой груди. Я вспомнил свет, освещавший ее медного цвета кожу, как она целовала меня своими роскошными губами, как касалась каждой точки моего тела, и мне хотелось вновь и вновь заниматься с ней любовью. Но завтра из Стамбула должен вернуться ее муж Тургай, и наша встреча, конечно же, станет невозможной.

Нельзя сказать, что я был полностью счастлив. Тургай вел себя со мной по-дружески. А я предал его в тот вечер, когда он уехал в Стамбул, проведя ночь с его красавицей-женой. Своей затуманенной головой я искал различные оправдания совершенному мной преступлению, чтобы доказать себе, что я вовсе не злой человек, которому нельзя доверять. Я сказал себе, что стрела давно уже была выпущена из лука. К тому же Тургай вовсе не был мне старым товарищем – я всего-то виделся с ним три или четыре раза. Я подумал в свое оправдание, что бродячие актеры без дома и крова, заставлявшие своих женщин танцевать танец живота перед солдатами, вряд ли верят в семейные ценности. Наверняка Тургай обманывал жену с другими женщинами. А может быть, они даже рассказывали друг другу о своих приключениях. Возможно, Рыжеволосая Женщина завтра расскажет Тургаю о том, как провела со мной время. Но, скорее всего, она просто забудет меня.

У меня испортилось настроение. Я начал испытывать раскаяние, которое чувствовал, когда смотрел представление в театре. Тогда я не очень понимал причину этого чувства. Я ревновал из-за того, что Махмуд-уста тоже видел представление. Интересно, встречался ли Махмуд-уста с Рыжеволосой Женщиной вне театра?

Мастер спал. Я уже тихонько ложился, как он позвал меня:

– Где ты был?

– В городе.

– Ты оставил меня одного за столом. Ты что, в театр ходил?

– Нет.

– Время четыре утра. Как ты будешь завтра работать на жаре, не выспавшись?

– Мне было грустно, меня угостили ракы, – сказал я. – Было очень жарко, на обратном пути я прилег посмотреть на звезды и заснул. Я долго спал, уста.

– Сынок, не ври мне. Колодец шуток не любит. Ты ведь знаешь, что вода вот-вот появится.

Я не ответил. Махмуд-уста поднялся и вышел из палатки. Я надеялся, что забуду о Махмуде-усте и засну, но мысли о нем не давали мне покоя.

Почему он спросил меня, ходил ли я в театр? Может, Махмуд-уста ревнует меня? Наверняка такую культурную театральную актрису, как Рыжеволосая Женщина, никогда бы не заинтересовал такой деревенщина, как Махмуд-уста. Но что было в голове у Рыжеволосой Женщины, никому не известно. Признаться, поэтому я в нее и влюбился.

Я выглянул из палатки и не поверил своим глазам – мастер направлялся в Онгёрен. Я почувствовал бешеную ревность и гнев. При свете звезд я с трудом различал его темный силуэт.

Неожиданно он остановился, постоял немного, словно о чем-то раздумывая, и вернулся к ореховому дереву. Я видел, как он закурил сигарету и сел под него. Я лег в траву и долго смотрел, как Махмуд-уста курит. Я видел только красноватый огонек его сигареты.

Утром я проснулся, как всегда, спозаранку – в тот момент, когда солнце вонзило в меня сквозь узенькую щель в палатке свой луч, похожий на меч. Я спал, должно быть, всего часа три, но чувствовал себя хорошо отдохнувшим. А кроме того, после вчерашнего ночного опыта гораздо сильнее.

– Ты выспался? Хорошо соображаешь? – спросил Махмуд-уста, попивая чай.

– Да, уста. Я силен как лев.

Мы ни слова не сказали о моем позднем приходе. Как и в последние четыре дня, первым в колодец спустился Махмуд-уста. Маленькая черная точка далеко внизу быстро наполняла лопатой крошечное ведро.

Мастер был на глубине двадцати пяти метров, но в узком просвете бетонной трубы казалось, что он находится еще глубже. Глаза мои слепли на солнце, иногда я терял его из виду, начинал волноваться и, чтобы лучше его разглядеть, опасно наклонялся.

Тянуть наружу полное ведро было уже очень трудно. Веревка моталась из стороны в сторону, ведро то и дело начинало биться о стены. Мы не могли понять причины этого явления. Так как я крутил лебедку в одиночку, я не замечал, что ведро опять принимается выплясывать свой танец, и тогда Махмуд-уста, боявшийся, что оно упадет ему на голову, начинал кричать изо всех сил.

По мере погружения Махмуд-уста кричал все чаще и громче. Когда я опускал ведро, он сердился, что я кручу слишком медленно; когда я высыпал ведро, он вопил, что я слишком долго хожу; раздражался он и из-за того, что от сухого песка поднималась пыль. Я постоянно испытывал чувство вины. Крики моего мастера, отражавшиеся от стен колодца, поднимались наверх со странным гулом.

Я все время думал о нежной улыбке Рыжеволосой Женщины, о ее прекрасном теле, о том, как мы страстно любили друг друга. Думать обо всем этом было очень приятно. А что, если в обеденный перерыв взять да и сбегать в Онгёрен, чтобы ее повидать?

Я благодарил небеса за то, что стою наверху, хотя из-за жары мне было тяжелее, чем Махмуду-усте. Я привык вращать лебедку в одиночку, но иногда силы все-таки изменяли.

Когда я, снимая ведро с ручки, чуть наклонял его, в колодец высыпалось немного песка, камней и ракушек. Через несколько секунд со дна колодца раздавались крики и ругань Махмуда-усты. Мастер часто твердил о том, что если с большой высоты упадет даже маленький камень, то он может сильно поранить, а то и убить. Поэтому наполнял ведро не до краев, а это еще больше затягивало нашу работу.

Когда я высыпал ведро в отдаленном углу участка, то жутко потел. И, возвращаясь к колодцу, теперь всякий раз слышал ругань Махмуда-усты. Правда, чаще всего до меня долетал только гул, и я толком не понимал слова. Мне казалось, будто из-под земли до меня доносится гневный крик какого-то дэва или джинна.

С такой высоты было невозможно разглядеть, где сейчас ведро, на дне ли или застряло где-то на весу. Когда я интуитивно чувствовал, что ведро добралось до дна, то останавливал лебедку, запирал ее распоркой и ждал, когда мастер крикнет: «Тяни!» Каким маленьким и каким беспомощным казался мне Махмуд-уста на дне колодца.

Мы работали уже два часа. Вдруг внезапно у меня закружилась голова. Я испугался, что упаду в колодец. Когда я повез высыпать очередное ведро, то на минутку прилег на траву и, должно быть, сам не заметил, как уснул.

Когда я вернулся к колодцу, со дна слышалось какое-то странное бормотание Махму-да-усты. Я опустил пустое ведро, но голос не стих.

– Что случилось, уста? – крикнул я вниз.

– Подними меня наверх!