Дафна Дюморье - Не позже полуночи и другие истории (сборник)

– В чем состоит роль Кена в этом деле? – насторожился я.

Маклин замедлил шаг и посмотрел на меня в упор.

– У мальчика лейкемия, – ответил он. – Робби считает, что жить ему осталось не больше трех месяцев. Он умрет без боли. У него чрезвычайно сильная воля, и он всем сердцем уверовал в наш эксперимент. Хотя вполне вероятно, что попытка не удастся. Но даже если так, то мы ничем не рискуем: его жизнь все равно закончится. Зато если нас ждет успех…

Мак остановился: казалось, от внезапно нахлынувших чувств у него перехватило дыхание.

– Если нас ждет успех, то понимаете ли вы, что это значит?! – воскликнул он. – Мы наконец разрешим загадку этой невыносимой бессмыслицы всего сущего перед лицом смерти.

Когда я проснулся на следующее утро, за окном сиял великолепный день. Я выглянул в окно спальни и увидел асфальтовую дорогу, ведущую к брошенной радарной башне. Башня возвышалась как страж над пустующими ангарами и грудами ржавого металла возле болот. И тут я бесповоротно решил: уезжаю.

Побрившись и приняв ванну, я отправился на завтрак, твердо настроившись вести себя со всеми приветливо и любезно, а потом попросить Маклина уделить мне пять минут для разговора. Сяду на первый же поезд и, если повезет, уже к часу дня вернусь в Лондон. Если у «АЭЛ» возникнут из-за этого неприятности, то на ковер вызовут моего босса, а не меня.

В столовой сидел один только Робби, пытавшийся справиться с огромной тарелкой маринованной селедки. Я сдержанно поздоровался с ним и принялся за бекон. Поискал глазами утреннюю газету, но ее нигде не оказалось. Значит, разговора не избежать.

– Прекрасное утро… – начал я.

Робби ответил не сразу. Он был сосредоточен на селедке – надо сказать, разделывал ее он просто мастерски. Затем до меня донесся его фальцет:

– Решили выйти из игры? Хотите вернуться?

Вопрос застиг меня врасплох, и мне не понравился насмешливый тон.

– Я инженер-электронщик, – ответил я, – физические опыты мне не очень интересны.

– Коллегам Листера тоже было неинтересно открытие антисептики, – хмыкнул он. – И какими же идиотами они выглядели потом!

Он поддел на вилку половину селедки, отправил в рот и принялся жевать, поглядывая на меня сквозь свои бифокальные очки.

– Значит, вы верите во все эти россказни насчет шестой силы? – спросил я.

– А вы нет?

От возмущения я даже отставил в сторону тарелку.

– Послушайте, – сказал я, – я отдаю должное акустическим опытам Маклина. Он решил задачу воспроизведения голоса, что не удалось нам в «АЭЛ». Кроме того, он разработал систему, благодаря которой высокочастотные импульсы могут восприниматься животными, а также, возможно, одним умственно неполноценным ребенком. За первое из этих достижений я даю ему высший балл. Имеет ли потенциальную ценность второе, я не уверен. Что же касается третьего проекта: уловить жизненную силу, или как там он ее называет, в тот момент, когда она покидает тело… Если кто-нибудь заикнется об этом в министерстве, вашего босса объявят сумасшедшим.

Уверенный, что поставил Робби на место, я снова взялся за бекон. Он доел селедку и принялся за тост с джемом.

– Скажите, а вам приходилось видеть, как люди умирают? – спросил он неожиданно.

– Нет, не приходилось.

– А мне, как врачу, доводилось довольно часто, – сказал он. – И в больнице, и на дому, и в лагерях беженцев после войны. Не перечесть, сколько смертей я повидал за время своей работы. Приятного в этом мало. Здесь, в Саксмире, мой пациент – на редкость отважный и очень обаятельный парень; я должен облегчить не только последние его часы, но и те несколько недель жизни, которые ему остались. И мне очень пригодилась бы помощь технического специалиста.

Я поднялся из-за стола и поставил пустую тарелку на сервант. Потом налил себе кофе и сказал:

– Мне очень жаль.

Он подвинул подставку с тостами поближе ко мне, но я отрицательно покачал головой. Завтрак никогда не был моей излюбленной трапезой, а этим утром у меня совсем пропал аппетит. Снаружи послышался звук шагов по асфальту, и в открытом окне показалась голова. Это был Кен.

– Привет! – сказал он с улыбкой. – Отличное утро. Если вы не нужны Маку в аппаратной, то я могу показать вам окрестности. Можно прогуляться до домиков береговых сторожей и дальше, до Саксмирской скалы. Ну что, идем?

Он принял мои колебания за согласие.

– Отлично! Робби я даже не спрашиваю. Он проведет утро в своей амбулатории, любуясь моими анализами крови.

Голова исчезла, и я услышал, как Кен кликнул Януса через соседнее, кухонное, окно. Мы с Робби не проронили ни слова. Он жевал тост, и слушать его громкое чавканье было невыносимо. Я встал и спросил:

– А где мне найти Маклина?

– В аппаратной, – ответил Робби, не прекращая жевать.

Я немедленно отправился туда уже знакомым путем: через вращающуюся дверь амбулатории. Операционный стол под центральной лампой приобрел теперь особое значение, и я поневоле отводил от него взгляд. Открыв дверь в аппаратную, я увидел Маклина, стоявшего возле «Харона Первого». Он поманил меня к себе.

– Посмотрите, вот тут в блоке обработки данных небольшой сбой, – сказал он. – Я заметил это вчера вечером. Сможете устранить?

Тут бы мне и выразить сожаление и объявить, что я отказываюсь участвовать в работе его команды и немедленно возвращаюсь в Лондон. Момент был самый подходящий, но я им не воспользовался. Я подошел к «Харону» и стал слушать объяснения Мака о конфигурации электрических цепей. Сработала профессиональная гордость – профессиональная ревность, если хотите, – в соединении с острейшим любопытством: почему же этот прибор эффективнее того, который мы собрали в «АЭЛ»?

– Там на стене рабочие халаты, – сказал мне Маклин. – Облачайтесь, будем разбираться вместе.

С этой минуты я перестал сопротивляться – или, лучше сказать, меня обезоружили. Дело было не в его безумных теориях и не в предстоявшем эксперименте с жизнью и смертью. Меня покорила великолепная красота умной машины – «Харона Первого». Может быть, слово «красота» звучит странно по отношению к электронному прибору. Но мне так не кажется. С самого детства меня тянуло создавать технические устройства, к ним я испытывал самые сильные чувства, настоящую страсть. В них заключалась вся моя жизнь. Меня не интересовало, как будут в конечном итоге использованы машины, в создании и усовершенствовании которых я принимал участие. Мое дело – добиться, чтобы они безотказно выполняли ту функцию, для которой спроектированы. До приезда в Саксмир у меня не было другой цели, как только заниматься тем, что я умел, и стараться делать это хорошо.

«Харон Первый» пробудил во мне что-то новое: понимание своей власти. Едва я коснулся переключателей, как у меня возникло неодолимое желание досконально разобраться в его устройстве и научиться им управлять. Это было главное, все остальное не имело значения. Тем утром я не только выявил неисправность – весьма незначительную, – но и сумел ее устранить. Маклин стал для меня Маком, а когда я слышал от него «Стив», это уже не резало мне слух. Вся здешняя фантастическая обстановка больше не пугала и не раздражала меня. Я стал своим, членом команды.