Луиза Уолтерс - Чемодан миссис Синклер

В самом начале шестого месяца беременности она поехала на автобусе в Линкольн, чтобы купить необходимые вещи для малыша. Она чувствовала себя блудной дочерью, возвращающейся домой. Для хранения детского приданого, которое она собиралась сшить и связать за оставшееся время, Дороти купила чемодан. Чемодан привлек ее своей компактностью: восемнадцать дюймов в длину, тринадцать в ширину и восемь в глубину. Он был ржаво-коричневого цвета, с темно-коричневой бакелитовой ручкой, двумя небольшими замкам и ключиком, похожим на игрушечный. Изнутри чемодан был оклеен бумагой с неброским клетчатым рисунком. На дне лежала небольшая белая этикетка, где можно было написать свое имя. Крупным округлым почерком Дороти вывела:

Миссис Д. Синклер.

Затем Дороти облизала оборотную сторону этикетки и приклеила на внутреннюю поверхность крышки.

В городе она купила тканей, шерсти, а также пополнила свой запас иголок и ниток. Теперь можно было приниматься за работу. Все разговоры о надвигающейся войне, которой не избежать, воспринимались ею как что-то нереальное и неоформившееся. Они напоминали лист ватмана: акварелист увлажнил его водой, но пока еще не сделал ни одного мазка. Дороти плохо представляла себе войну. Еще не известно, начнется ли эта война, а если начнется, боевые действия будут разворачиваться далеко от ее деревни. Главное, Дороти была беременна, ее перестало тошнить и к ней вернулась прежняя энергия. Ребенку понадобятся пеленки, распашонки, башмачки, одеяльца, а затем и множество другой одежды. И конечно же, ребенку понадобится радостно улыбающаяся мать, умелая, изобретательная и предусмотрительная.

Чемодан прекрасно вписался в пространство под кроватью, и Дороти безотлагательно принялась заполнять его детским приданым. Несколько недель подряд она работала почти без отдыха. Из тонкого батиста она сшила две распашонки. К ним добавились три теплые вязаные распашонки; каждая – со своей шапочкой и пинетками. Из мягкой ягнячьей шерсти Дороти связала одеяльце, после которого принялась шить белую крестильную рубашечку. Плоды своего труда она не показывала никому, даже Альберту. Естественно, она не смогла скрыть от него сам процесс. Он слышал постукивание спиц, видел нахмуренный лоб жены. Иногда у нее что-то не получалось, и она тяжело вздыхала. Но куда чаще работа шла как по маслу, и Дороти торжествующе улыбалась. Она трудилась не только днем. Вечером работа продолжалась при свете керосиновой лампы. Дороти молчала, а Альберт читал газету и потом заводил с женой разговоры о скорой войне. Но Дороти почти не слушала его, поглощенная надвигающимися родами. Наконец-то она станет матерью. Каждый стежок приближал ее к этому моменту, к новому и загадочному состоянию бытия. Каждый стежок подтверждал реальность ребенка, что лежал в ее чреве. Каждый стежок приближал ее к тому дню, когда она станет полноценной, состоявшейся женщиной и навсегда оставит позади долгую полосу девичества. В движение иглы и спиц Дороти вкладывала все свои надежды и чаяния. Радость жизни и энергия переполняли будущую мать.

Закончив очередную вещь, Дороти стирала ее, если требовалось – крахмалила, а потом гладила. Все детское приданое с особой осторожностью складывалось в чемодан, словно каждая распашонка или курточка были живым малышом. Дороти перепрятала свою записную книжку – из кухонного шкафа на дно чемодана. Теперь это было ее новое потайное место. Ее мир: тайный, принадлежащий только ей и защищенный от вторжения. В чемодан она положила мешочки с засушенными цветками лаванды, предусмотрительно запасенными летом. Делалось это не только ради отпугивания моли. Дороти любила удивительный кисло-сладкий запах лаванды, считая его самым надежным запахом в мире. Когда приблизилось время родов, чемодан был полон. Впервые за все годы совместной жизни Альберт порадовал ее своей щедростью. Втайне накопив денег, он купил массивную черную коляску. После долгих часов работы на ферме он шел не в паб, а в сарай, где мастерил колыбель. Дороти он говорил, что в ее нынешнем положении нельзя перегружать ноги, и по вечерам сам готовил и приносил ей чай.

А чемодан стоял под кроватью, дожидаясь, когда начнется опустошение его сокровищ, когда крышка откинется и руки, дрожащие от радости, потянутся за детскими вещами. Стоило протянуть руку, и Дороти могла дотронуться до стенок чемодана. Он, как и ее мечта, был настоящим. Ее мечта сделалась такой же большой и крепкой, как ее живот. Если в мозгу Дороти и возникали тревожные мысли, впоследствии она их начисто забыла. Она помнила лишь радостное ожидание и огромное, нетерпеливое желание, чтобы таинство материнства наконец-то началось.

Оно должно было начаться вот-вот.

(Этот написанный от руки счет из давно закрытого магазина подержанных детских товаров «Все для малютки» я нашла внутри романа Луизы М. Олкотт «Маленькие женщины». Книгу выпустило издательство «Дин». Суперобложка в прекрасном состоянии. В тексте, помещенном на ней, Джо Марч названа красавицей. Кому-то будет приятно обнаружить этот роман в отделе детских книг и, возможно, купить за скромную сумму два с половиной фунта.)

Квартира Филипа находится прямо над магазином «Старина и современность». За все одиннадцать лет работы это мое третье вторжение в его жилище. Первый раз он попросил меня помочь с устройством небольшой вечеринки по поводу открытия большого зала современных изданий. Все угощение он купил в ближайшем супермаркете «Уэйтроуз»: канапе, соусы, сыр, печенье, виноград и вино. Ему требовалась помощь, чтобы перенести всю эту снедь вниз и разложить на большом круглом дубовом столе в фойе. В тот день мы настежь открыли окна витрин и пригласили покупателей устраиваться в саду. Идея принадлежала мне, и хотя Филип поначалу сомневался, он решил попробовать. С тех пор такие фуршеты стали традицией и очень нравятся нашим покупателям.

Второй раз я побывала у него прошлой зимой, когда Филип подцепил грипп и я зашла его проведать. Жизни моего босса ничего не угрожало, но чувствовал он себя, выражаясь его же словами, дерьмово. Кашляющий, с пышущим жаром лицом, он лежал на вишнево-красном кожаном диване, накрывшись одеялом, глотал подогретое виски и смотрел «Судью Джуди». Он заявил, что слишком болен, чтобы скучать на дневных телепрограммах. У него не было сил дотянуться до пульта и пощелкать по каналам. Самое скверное, он не мог читать, поскольку его глаза «плавились в глазницах». Однако судебный сериал ему вполне нравился. Свой интерес он назвал «грешным удовольствием» и попросил меня никому не рассказывать. А потом Филип произнес весьма странные слова: