Элис Петерсон - Лишь шаг до тебя

Alice Peterson

One Step Closer To You

© 2014 Alice Peterson

© Гилярова И.Н., перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке, оформление. \ ООО «Издательство «Э», 2016

– Полли, скажите, когда вы чувствовали себя счастливой?

Стефани, психолог-консультант, задала мне этот вопрос в конце наших занятий. Я хожу к ней полгода. Она сидит напротив меня – «паркер» в изящной руке, прямые каштановые волосы, бледное веснушчатое лицо.

– Счастливой? – переспрашиваю я, словно не понимаю, о чем речь.

– Да-да. Ощущение счастья иногда возникает в самые неожиданные моменты. Оно необязательно зависит от чего-то конкретного.

Я пью воду и думаю над ответом.

– Мне нравилось, когда в детстве папа брал нас с Хьюго на озеро… – Хьюго – мой младший брат. – Мы бывали там каждое воскресенье. Это было замечательно. – Я снова задумалась. – Ну и в школе мне тоже было… нормально, когда все шло гладко.

Стефани ждет продолжения, на ее бесстрастном лице не отражается ничего. Она часто копается в моей душе, напрасно надеясь, что из глубин моей психики всплывет что-нибудь интересненькое.

– Какой трудный вопрос, – бормочу я. Счастье, покой – все это для меня абстрактные вещи, в своей жизни я с ними не сталкивалась. Зато мне всегда так хотелось восторгов, а острые ощущения заставляли меня прямо-таки летать.

– Не торопитесь, подумайте, – говорит Стефани; на ее письменном столе тикают часы.

Многие бы сказали, что испытывали наивысшее счастье, когда влюблялись или когда у них рождались здоровые дети. У меня тоже год назад родился сын, Луи, но с его отцом, Мэтью, мы расстались. Я вспоминаю, как познакомилась с Мэттом. Была ли я с ним счастлива? Теперь, оглядываясь назад, могу уверенно сказать – нет, не была. Но мой пульс бешено учащался при виде его, особенно в первые месяцы. Я до сих пор помню его пронзительный взгляд, устремившийся на меня из-за барной стойки в тот первый вечер, когда мы положили глаз друг на друга. У него был особенный дар – при нем я не замечала ничего вокруг. Мы танцевали, прижимаясь друг к другу разгоряченными телами. Потом сидели в обнимку в такси по пути ко мне домой. Глаза Мэтта блестели, его рука лезла мне под юбку. Меня до сих пор бьет дрожь, когда я вспоминаю ту его улыбку – моего повелителя, мачо. Поначалу его внимание зачаровывало, льстило. Да и какая женщина устояла бы против такого мужчины? Я ерзаю на стуле, стремясь прогнать его из своих воспоминаний. Трудно, нет слов. Я до сих пор оглядываюсь, когда иду по улице; его лицо постоянно мерещится мне в толпе прохожих…

Нет-нет, вернись к вопросу, Полли. Когда я чувствовала себя наиболее счастливой?

– Когда у меня родился Луи. – Я лгу, потому что больше ничего не могу придумать. Говоря по правде, рождение сына и первый год были совсем не тем, о чем я мечтала. Интересно, что чувствуют другие мамаши. Я ни секунды не жалею, что родила его, но что подумает обо мне Стефани, если я признаюсь ей, что однажды едва не оставила его в парке? Беспомощного, беззащитного кроху. Чтобы не заплакать, я закрываю глаза.

– Полли? – говорит Стефани. – Не волнуйтесь, мы…

Я останавливаю ее жестом руки. Я вижу себя девочкой на кухне нашего дома в Норфолке. На мне фартук с розочками и такой же колпак. Я сыплю в тесто изюм и перемешиваю деревянной ложкой маслянистую пышную массу. Когда мама не смотрит, я макаю в кастрюлю палец. Вкусно-то как! Просто божественно! Не удержавшись, я опять лезу пальцем в сладкое месиво.

– Полли, так вообще не останется теста, – одергивает меня мама, подкрадывается ко мне и тоже макает палец в тесто. Мы весело смеемся. Мама смеется редко, и всякий раз для меня это как дорогой подарок. Я любила готовить вместе с ней, потому что мы были вдвоем, без Хьюго, без папы, только мама и я. Потом мы ложками выкладывали тесто на противень. Мама ставила таймер, но я все равно беспрестанно заглядывала сквозь стеклянную дверцу – бисквиты приподнимались, а края их постепенно окрашивались в восхитительный золотисто-бурый цвет.

– Когда я пекла бисквиты, – бормочу я, все еще мысленно в фартуке с розочками, рядом с мамой.

– Пекли? Вы про вашу работу?

После разрыва с Мэттом я работаю в кафе в Белсайз-Парк – пеку пирожки и подаю там же супы посетителям.

Я качаю головой.

– Нет. С мамой, когда я была маленькая.

Особенно мне запомнились недели перед Рождеством, когда мы лепили с ней пирожки под рождественские гимны по радио. Мама мурлыкала – «Однажды в городе царя Давида», смазывая жиром противень. Я с наслаждением вдыхала уютный запах гвоздики, тертого мускатного ореха и корицы и старательно выдавливала из теста серебряной формочкой звезды, чтобы потом надеть на пирожки шапочки. Шапочки – так мы с мамой их называли.

– Я жалею, что не провела все свое детство на кухне, – сказала я Стефани. – Мама никогда не хмурилась и не волновалась; я забывала про свое озорство. Пожалуй, я поэтому и люблю свою нынешнюю работу; она напоминает мне о тех временах. – Я снова пью воду. – Мне нравилось готовиться к Рождеству, заворачивать подарки и наряжать вместе с Хьюго елку. Все было так замечательно… до поры до времени…

Стефани глядит на меня так, словно хочет сказать: подготовка к празднику часто бывает увлекательнее, чем сам праздник.

– Мне вспоминается один год… В то время я уже начала подозревать, что в нашем доме все обстоит не так благополучно, как кажется. В самом деле, там царила сплошная ложь… Я остановилась и посмотрела на таймер. Сеанс закончился.

– Полли, я хочу еще вас послушать. Время нам позволяет, – говорит Стефани, игнорируя тиканье.

Меня зовут Полли, мне скоро девять. Канун Рождества, мы с мамой перерываем мой гардероб.

– Прямо не знаю, Полли, как ты обращаешься со своей одеждой! – досадует мама. Она ищет мое красное бархатное платье. Я-то прекрасно знаю, где оно – у меня под кроватью, порванное и в засохшей глине.

В результате решено, что я надену на семейный праздник юбку с серебристыми звездами. Мама уходит из моей спальни, а я с облегчением вздыхаю и тихонько закрываю дверь. Сажусь на корточки возле кровати и вытаскиваю платье. Я совсем про него забыла. В последний день триместра в нашей школе разрешалось приходить на занятия не в форме, и я надела это платье. А потом подралась с девчонкой из моего класса на спортивной площадке возле девчачьего туалета. Эта самая Имоджен передразнивала моего младшего брата Хьюго, называла его циклопом, потому что он слепой. С ней были две подружки. Хохоча, они кривили рожи и щурились, как это делает Хьюго. Я бросилась на Имоджен, как пантера, и через мгновение мы уже катались в грязи и колошматили друг друга под одобрительные крики ребят. Потом я услышала треск материи, это рвалось на мне платье. Чья-то рука пыталась меня поднять. Это была Джейни, моя лучшая подруга. Она умоляла меня не влипать в новые неприятности.