Януш Вишневский - Прости…

Легкое подталкивание в спину. Молодая девушка, стоящая за ним в очереди к банкомату, улыбнулась и показала пальцем, что у аппарата никого нет. Он извинился за заминку, быстро подошел к банкомату, сделал все, что надо, и получил свои банкноты. На выходе из банка еще раз взглянул на цветастую рекламу «Вклад под 8 %*». Сел в машину и, двигаясь в неуменьшающемся потоке автомобилей, вспомнил другие разговоры в тюрьме с паном Пшемыславом, кликуха Банкир…

В газетном киоске в трех кварталах от их дома, рядом с гладильней (за всю свою жизнь он не встретил во Франции ни одной гладильни, но Агнешка гнала его туда после каждой стирки, скорее из ностальгии, чем в силу необходимости) работала пани Аниела, проявлявшая интерес ко всему французскому. Он остановил машину у киоска пани Аниелы, чтобы купить сигареты и газеты. Когда он познакомился с Агнес, та выкуривала пачку желтых «Мальборо» до обеда и две пачки красных после обеда, но, когда узнала, что беременна, бросила курить даже не в тот же день, а в тот же час. Когда она носила в себе Джуниора и потом, когда кормила его грудью, за версту обходила все задымленные места. Впав при этом в крайность в своих суждениях. Считала, что все курильщики «убийцы еще нерожденного человечества». И за это он тоже любит ее. Правда, в последнее время под вино или бренди, после кофе или виски ее радикализм поубавился. Хотя она постоянно решительно делает вид, что не курит. Так о себе думает каждый «бывший» курильщик, которому кажется, что если он не покупает сигареты, значит, он некурящий. В этом смысле его Агнешка была некурящей, и поэтому он покупал для нее сигареты и рассовывал по всем загашникам в квартире.

Пани Аниела, женщина простая и искренняя, любила его главным образом потому, что он из Франции. А еще потому, что недавно во Францию уехал ее единственный сын. Поэтому она откладывала для него его любимую «Политику», что было в теперешние времена отсутствия дефицита нонсенсом, и «Le Nouvel Observateur», лучший и наиболее объективный – по его мнению – французский еженедельник, что нонсенсом вовсе не было. Пани Аниела не могла выговорить название журнала без ошибок, но регулярно получала его из Варшавы по знакомству. «Только для вас, пане Винсентий, только для вас. Прямо из Варшавы», – говорила она каждый раз, когда он забирал газеты. В их городке не было пункта международных поставок, и киоскерам было невыгодно заказывать иностранные издания в связи с низким спросом. Пани Аниела была постоянной слушательницей торуньского «Радио Марыя», чего не скрывала, но не принадлежала к «экстремистской фракции ордена сестер-мохеровок [34]», как назвала это однажды Агнешка, когда они обсуждали невиданный прежде в Европе феномен популярности ультракатолической радиостанции, к двери которой выстроились в очередь разномастные политики, преимущественно резко противостоящие объединенной Европе. Пани Аниела воспитывала как мать-одиночка сына Божидара, плод мимолетной любви, приключившейся с ней на скалистом островке Адриатического моря, недалеко от Дубровника, во время ее отпуска в бывшей Югославии. Ничто, кроме имени, не связывало Божидара с Богом, что очень огорчало пани Аниелу. Огорчение перешло в «трагедию и стыд» – как она сама это называла, – когда Божидар в один совсем не прекрасный день со слезами на глазах признался маме, что «не чувствует себя мальчиком». Ему тогда было семнадцать, и он учился в единственном в городке лицее. За этим признанием пошли конкретные поступки. Он стал по-другому одеваться, по-другому вести себя, что не ускользнуло от внимательных взглядов друзей и подруг по классу и по школе. Очень быстро к нему приклеились ярлыки «голубарь», «гомусик», «петух». Преследования в школе и за ее стенами привели его к полной изоляции и опасной депрессии. Пани Аниела была на грани отчаяния. «Ладно был бы он этим геем, пане Винсентий, я как-нибудь с этим справилась бы, но всё гораздо хуже. Какой стыд. По всему городу», – говорила пани Аниела при их первой встрече. А встретились они главным образом из-за Агнешки, которая в ожидании прививки Джуниора случайно в коридоре поликлиники подслушала разговор двух пожилых дам, представительниц «экстремистской фракции ордена сестер-мохеровок». Женщины были до глубины души возмущены «этим извращенцем, запятнавшим весь город несмываемым позором» и желали ему от всего сердца всего самого плохого. Два дня спустя их желания частично осуществились. Божидар попытался – к счастью, безуспешно – наложить на себя руки, проглотив горсть таблеток и запив их водкой. Пани Аниела, которая уже давно внимательно следила за сыном, нашла его без сознания в его комнате и сразу же вызвала «Скорую». После промывания желудка и двух дней пребывания в стационаре обычной больницы Божидара перевели – что является обычной процедурой для самоубийц – на психиатрическое обследование в Варшаву. В отделении, куда попал Божидар, работала хорошая знакомая Агнешки. Когда та в медкарте увидела адрес и название городка, немедленно позвонила Агнешке, которая сразу сообразила, о чем был разговор двух «мохеровых беретов». О том, что Божидар – сын пани Аниелы, «той, которая без мужа родила и работает в киоске рядом с гладильней», им рассказала как всегда лучше всех информированная старушка Бжезицкая. Судьба Божидара глубоко взволновала Агнешку, которая стала встречаться с пани Аниелой. После одной из очередных встреч она вернулась потрясенная и попросила его «помочь парню уехать подальше отсюда, например в Париж, потому что в следующий раз может оказаться слишком поздно». Со времени своего ученичества в театре в Нанте он помнил молодого – чуть старше себя, что ему очень понравилось, – режиссера, который приехал к ним из Бордо. Был транссексуалом и не скрывал этого. В те времена, под конец семидесятых, это было чем-то новым, для большинства странным, а для многих возмутительным. Потом театры, которыми руководят или в которых выступают транссексуалы, стали для Франции повседневностью, а теперь у них есть свой преданный зритель, а у некоторых даже высокий статус в театральном мире. И хоть он тогда подружился с режиссером, много времени у него ушло на то, чтобы главным образом через знакомых и родню в Нанте отыскать после стольких лет молчания старый контакт. Оказалось, что сейчас этот режиссер руководит большим театром, который ездит с представлениями по всей Европе. Довольно рискованно пытаться по телефону напомнить о себе человеку, с которым ты расстался более четверти века назад, и обратиться к нему с просьбой о помощи в таком щекотливом деле. Много лет прошло, человек мог измениться, и он боялся вызвать неадекватную реакцию своей довольно специфической просьбой, но смело начал разговор.