Давид Фонкинос - Мне лучше

– Это хороший признак. Значит, вы не слишком волнуетесь.

– …

– Мне очень неловко за вчерашнее. Такого никогда не бывало. Систему налаживали два часа.

– Надо же! – сказал я с притворным интересом.

– Что нужно делать, вы уже знаете. Можно не повторять.

– Да-да.

– Пижаму принесли?

– Забыл.

– Ничего страшного. Вот выбирайте.

К моему удивлению, полосатой пижамы в знакомой корзинке не оказалось. Это что же, они их стирают? На этот раз выбор был скудным. Всего два варианта: одна пижама тошнотворного грязно-желтого цвета, другая – в мелкую клеточку. Я выбрал клетчатую – в таких щеголяли респектабельные буржуа в санаториях начала двадцатого века. Быстро переоделся и лег на стол. Скорее бы кончилась эта пытка.

Стол снова заехал в туннель. Шумело еще сильнее, чем накануне, как будто после ремонта аппарат взбодрился. Он воинственно рычал, готовый унюхать любую, самую микроскопическую потаенную опухоль. Тут про тебя, беспомощно лежащего, известно все. Твое тело подобно подпольщику, которого окружили враги. Тебе слепят глаза фонарями, и ты выходишь из своего убежища, с поднятыми руками и опущенной головой, обреченный на мучительную смерть. В этой войне я вел борьбу за выживание и проигрывал страху. Тянулось время, я смутно слышал где-то вдалеке голос врача, но слов не различал. Я попал в ватный кокон, и он становился все толще, перед мысленным взором проплыли, точно ангелы, жена и дети, а вслед за ними – толпа каких-то совершенно неуместных, случайных лиц из прошлого: школьный учитель французского, продавец из овощной лавки на углу. Как будто прорвалась плотина. Границы сознания рухнули, все захлестнула разрушительная и изумительная стихия, и я безвольно отдался смерти, уходя все глубже в океанскую пучину, из светлой синевы во мрак небытия.

– Ничего аномального, – вдруг донеслось с поверхности.

– …

– Ваши боли не связаны с каким-либо заболеванием.

– А пятно? – спросил я и только тогда понял, что процедура окончена – стол из туннеля вернулся в исходное положение, а я и не заметил.

– Какое пятно?

– Ну, то, что вы заметили на рентгене.

– Ах да… было затемнение, но я проверил и ничего не нашел.

– Значит, я не умру?

– Со своей стороны я никаких предвестников подобного исхода в обозримое время не наблюдаю, но, разумеется, ничего не мешает вам выйти за порог и попасть под машину.

Он широко улыбнулся, а я лишний раз убедился, что терпеть не могу врачебного юмора. Я встал и с чувством сказал “спасибо”, словно он сотворил чудо. Но не успел выйти из кабины и переодеться, как подумал, что это невозможно. Наверняка врач ошибся. Чего-то не разглядел. У меня сложный случай: злокачественная опухоль, которая коварно маскируется, запрятанная между органами. Я вернулся к врачу и спросил:

– А вы уверены?

– Абсолютно. Снимки безукоризненны.

– И не бывает так, что МРТ ничего не показывает, а на самом деле что-то есть?

– Не бывает. Иногда требуются дополнительные исследования, но главное всегда выявляется.

– Но откуда же тогда мои боли?

– Причины могут быть самые разные. Например, стресс. Вы слишком напряжены. И, наблюдая вашу реакцию, я склоняюсь именно к такому объяснению.

– …

– …

– И что же делать? Мне надо отдохнуть, посидеть дома?

– Нет, это не рекомендуется. Многие так поступают, и напрасно. Долгий покой скорее противопоказан. Боль от этого не проходит, зато мышечный тонус ослабляется.

– …

– Что ж, всего хорошего. Все формальности – в регистратуре.

И он ушел от меня к другим, интересным пациентам, другим МРТ, другим позвоночникам. По существу, он прав – я действительно живу в постоянном стрессе, особенно в последние дни. Однако тревога моя почему-то ничуть не улеглась после заключения врача, а только стала еще сильнее. Я что, желал себе болезни? Странно, но, когда я считал себя умирающим, мне казалось, что теперь-то снимутся все проблемы. Дети вернутся домой, на работе меня пожалеют, родители наконец-то подобреют… ну и все в том же духе… Я бессознательно нафантазировал, как при известии о моей близкой смерти на меня так и хлынут со всех сторон потоки сочувствия. А вместо этого, нате пожалуйста, я такой же измученный, еле ковыляю, но отнюдь не при смерти. Может, поэтому я вышел из больницы едва ли не расстроенным. По правде говоря, за последние несколько дней меня так потрепало, что я уже и сам не понимал, что чувствую. У меня нет никакой болезни – это главное. Нет – и точка. Я бы, глядишь, на радостях пустился в пляс, да спина разламывалась.

Интенсивность боли: 6

Настроение: восторженное

И все же мало-помалу во мне нарастало ощущение счастья. Я с наслаждением, точно воскрес из мертвых, хватал воздух открытым ртом. Переживал бесчинную эйфорию от хороших вестей и не догадывался, что вскоре все полетит вверх тормашками.

В офисе я первым делом обнял секретаршу, пожалуй, немножечко более пылко, чем следовало, так что, будь мы в Америке, я мог бы схлопотать иск за домогательство. Хорошо, что у нас еще можно дать волю чувствам, не рискуя попасть под суд.

– Приятно видеть вас в таком настроении, – сказала секретарша.

– Спасибо, Матильда. А вы как поживаете?

– Я?

– Вы, вы. Разве тут есть еще кто-нибудь?

– Нет, но…

– Так как же?

– Ну… я… все хорошо… спасибо.

– Если вдруг что не так, обращайтесь ко мне, не стесняйтесь. Я всегда помогу.

– Как мило с вашей стороны!

– Чего там, нормально!

– А это точно, что у вас все в порядке?

– Да-да, спасибо.

Внезапный всплеск душевного тепла здорово смутил Матильду. Все объяснялось просто: как каждый избежавший смерти, я был преисполнен любви ко всему человечеству. Конечно, я всегда держался с ней вежливо и уважительно, но что, собственно, я о ней знал? Ничего или самую малость. Понятно, что она удивилась. Для меня она была частью рабочей обстановки, мы обменивались бумагами, иногда – улыбками; все до мельчайших деталей было отлажено в этой шарманке, никакие чувства в меню не входили. С годами я терял способность входить в общение с новыми людьми. Вся моя жизнь как будто стала механизмом, который постепенно приглушал мои эмоции. И нужно было заглянуть в лицо смерти, чтобы понять, что просто быть живым еще не означает жить полной жизнью. К сожалению, боль прервала мои мысли. Пришлось отложить раздумья о смысле жизни и ее перспективах и вернуться к незавидной злобе дня. Мне предстояло вплотную заняться новым проектом. Скучнейшим из всех возможных. Жизнь возвращалась в опостылевшую колею. Надо было осмотреть место будущего объекта. Все лучше, чем сидеть в кабинете и глотать стыд.

Возвращаться домой за машиной было бы слишком долго. Я поехал электричкой и уже через час любовался на удивление близким к городу сельским пейзажем. Сам я жил в предместье, обожал свой садик и как-то не задумывался о том, что от настоящих полей его отделяют считанные километры. Мне на глаза даже попалась парочка коров у самых путей [11]. Но главным образом я следил, какие проезжаю станции, чтобы не пропустить свою, – маршрут и без того был запутанный. В такой час на этом направлении пассажиров не много – я был в вагоне один. Выходит, дневную электричку гоняли ради одного меня. Редко случается ехать в пустом вагоне. В какой-то миг мне вдруг безумно захотелось что-нибудь отмочить: побегать по сиденьям, изобразить рок-звезду-самозванца. Но я усидел на месте. И дальше всю дорогу пребывал в каком-то трансе. Со мной так бывает всегда: еду-еду (особенно если в поезде) и забываю, куда и зачем.