Стивен Сейлор - Рим. Роман о древнем городе

– Позвольте мне сказать прямо, что военную мощь парфян не следует недооценивать, – промолвил Цезарь. – Но не следует и переоценивать ее. Судьба Красса не должна давить на нас. Если быть откровенным, то как полководец он не был равен никому из здесь присутствующих – включая тебя, Луций, хоть ты и не испытан в бою. В качестве младшего командира Красс неплохо служил под началом Суллы, но всегда оставался в тени Помпея.

Правда, восстание Спартака он подавил, но сенат не счел возможным удостоить его за это триумфа, и правильно сделал – не пристало римлянам торжественно отмечать победу над армией рабов. Парфянская кампания была для Красса отчаянной попыткой стяжать себе славу настоящего полководца. Но такая слава оказалась ему не по плечу.

– Так-то оно так, – откликнулся Антоний, – но раз мы выступаем против парфян, я намерен удостовериться, что мое завещание в порядке.

Эта мрачная шутка была типична для Антония, особенно для пьяного.

Ремарка Антония вызвала неодобрительные восклицания, но сам Цезарь товарища поддержал.

– Антоний говорит мудро. Мое собственное завещание составлено, подписано и отдано на хранение в храм Весты. Мужчина должен думать о будущем, должен заранее позаботиться о том дне, когда от него останется лишь его имя. До тех пор, пока люди будут произносить это имя, его слава не умрет. Что же до земных богатств, великих или малых, то долг мужа позаботиться о том, чтобы они были распределены так, как он считает нужным.

При этих словах Цезарь взглянул на Луция, а потом на Антония, но понять значение этих взглядов было трудно.

Что могло содержаться в завещании Цезаря? Никто этого не знал. Цезарь хотя и не носил титула, но, по существу, являлся царем, хоть и не имевшим наследника по закону. Сына от Клеопатры он так и не признал своим. Ходили слухи, что Марк Юний Брут, воевавший против Цезаря, а потом прощенный им, являлся его внебрачным сыном, но слухами все и ограничивалось. Ближайшими родственниками мужского пола являлись его племянник Квинт Педий, служивший под его началом в Галлии, и внучатые племянники Гай Октавий и Луций Пинарий. Из этих троих на обеде присутствовал только Луций, остальные двое отсутствовали в Риме в связи с исполнением воинских обязанностей.

Антоний отметил их отсутствие.

– Жаль, что с нами нет двух других твоих племянников, – молвил он.

– Да. Но возможность снискать славу в Парфянской кампании представится всем троим. Квинт уже побывал в сражениях. Что же до Гая…

Цезарь закатил глаза. К Гаю Октавию он был особенно расположен.

– Ему всего восемнадцать, но он полон воодушевления и напоминает мне меня самого в те же годы. Несмотря на невезения, выпавшие на его долю в прошлом году, – болезнь, кораблекрушение, – он смог принять участие в последнем натиске на последних сторонников Помпея в Испании и проявил себя хорошо. Он, как и я, лишился отца в возрасте четырех лет, поэтому я делал все от меня зависящее, чтобы вырастить его как следует. Кстати, он неплохой оратор.

– У него был самый лучший учитель, – заметил Антоний.

Цезарь покачал головой:

– Моей заслуги тут нет. Это у него природное. Достаточно вспомнить панегирик, произнесенный им на похоронах его бабушки. Он сочинил его сам, а ведь ему было всего двенадцать.

– А что ты скажешь об этом малом? – спросил Антоний, с улыбкой глядя на Луция, так что тот испугался, как бы старый друг Цезаря не потянулся и не взъерошил ему волосы, словно маленькому мальчику.

Ему и без того было не по себе: похвалы, которые расточал Цезарь в адрес Гая Октавия, заставили его почувствовать себя неудачником.

– Луций еще только начинает карьеру, – промолвил Цезарь, – но я не свожу с него глаз. Парфия даст ему возможность показать всему миру, из какого теста он слеплен.

– В таком случае за Парфянскую кампанию! – порывисто воскликнул Луций, схватив и высоко подняв свою чашу.

– За Парфянскую кампанию! – подхватил Антоний.

Остальные поддержали тост. Цезарь одобрительно кивнул.

Последовала новая перемена блюд, снова разлили вино. Тема разговора изменилась. Лепид заметил, что Цезарь счел возможным восстановить статуи Суллы и Помпея, низвергнутые с пьедесталов толпой, возбужденной победой Цезаря. Почему Цезарь решил вернуть изваяния врагов на постаменты?

– Лепид, ты же знаешь, что Цезарь всегда считал лучшей политикой проявление милосердия: мстительность в долгосрочном плане ничего не дает. Сулла, несмотря на все его преступления, и Помпей, при всех его фатальных ошибках, были великими римлянами, заслужившими, чтобы их помнили. Вот почему повелением Цезаря золоченая конная статуя Суллы вскоре вернется на свое место возле Ростры. Статуя Помпея уже вернулась на свое почетное место в зале собраний Театра Помпея, воздвигнутого на Марсовом поле. Завтра там состоится заседание сената, и Помпей станет свидетелем моего запроса о войне с Парфией.

Цезарь отправил в рот кусочек лакомства и улыбнулся:

– Спасибо Помпею за то, что он подарил Риму постоянный театр. Мы будем помнить его если не за что-то другое, то хотя бы за это. Что же до Суллы, то он совершил политическую глупость, поступившись властью диктатора. Но не сделай он этого, где бы сейчас был Цезарь?

Луций пожал плечами:

– Наставники учили меня, что Рим изначально был связан с Троей. В незапамятные времена, еще до Ромула и Рема, троянский воитель Эней, спасшийся после падения города, пересек море и высадился в устье Тибра. Его кровь течет в жилах римлян.

– И по этой причине я должен забросить родной город и перенести столицу в Трою? – хмыкнул Цезарь. – Не спорю, положение на Азиатском побережье может сделать ее важным опорным пунктом между Востоком и Западом, особенно если наши владения распространятся до Парфии и дальше. Но я не стану строить новую столицу на месте Трои. Что же до возможного переезда столицы в Александрию, то, почему рождаются такие слухи, понятно и без объяснений. Между Римом и Египтом ныне существуют особые отношения.

– Ты ведь сам поместил статую Клеопатры в своем новом храме Венеры, рядом с самой богиней, – заметил Антоний.

– Да. Мне показалось, что это подходящий способ отметить ее государственный визит. Что до Александрии, то, спору нет, это древний, весьма культурный, утонченный город…

– …основанный великим завоевателем, к тому же никогда не знавший республики и с самого основания управлявшийся царями, – подхватил Антоний.

– Не важно. Я все равно не собираюсь делать его столицей мира.

– Но ты должен понять, дядя, почему в народе ходят такие слухи, – не унимался Луций. – Люди боятся, что если ты приберешь к рукам чьи-то сокровища и поставишь себе на службу опытное государственное чиновничество, то Рим превратится в задворки державы, а роль сената будет низведена до уровня городского совета.