Стивен Сейлор - Рим. Роман о древнем городе

Потиций покачал головой:

– Знай, ни в каких заговорах против царя я участвовать не стану. – (За ширмой Валерия вздохнула и повернулась во сне.) – Это мое последнее слово. Тебе лучше уйти.

– Ты глупец, Потиций. Всегда им был, им и остался.

– Может быть, и так. Но я не стану изменником.

– Тогда, по крайней мере, держись подальше от царя, если хочешь сохранить свою голову. Этруски говорят: «Когда коса косит сорняки, она срезает и добрую траву». А о наступлении решающего дня ты узнаешь по тому, что солнце затмится и на место дневного света придет ночная тьма.

– О чем ты говоришь?

– Потиций, может, твои этруски и научили тебя гаданию, но оставили совершенно несведущим по части небесных явлений. Изучать их выпало на мою долю. Много лет тому назад Ромул поручил мне отыскать мудрых людей, которые умеют предсказывать движения солнца, луны и звезд, чтобы мы могли четче различать времена года и фиксировать дни праздников. От них я узнал, что существуют способы заранее узнать о приближении тех или иных редкостных явлений. Так вот, я знаю, что скоро на короткое время свет солнца погаснет – боги лишат царя своего благоволения. Ромул покинет землю, причем вместе с тем, кто будет стоять слишком близко к нему. Ты понял?

– Я понял, что ты еще более безумен, чем я думал!

– Так или иначе, родич, ты предупрежден. Я сделал все, что мог, чтобы спасти тебя. Но если ты проболтаешься, прелестная Валерия преждевременно станет вдовой.

– Убирайся из моего дома, родич!

Не сказав больше ни слова, Пинарий удалился.

После визита Пинария Потиций лишился сна, поскольку в правдивости прощальной угрозы родича ничуть не сомневался. Он подумывал о том, чтобы предупредить Ромула, но всякий раз, представляя себе, как это сделает, чувствовал, что ему не хватает духа. Он сам не знал, что было причиной этого: страх перед Пинарием или тот факт, что, несмотря на все заверения в лояльности, его отношения с царем были ничуть не менее натянутыми, чем у других сенаторов.

Пинарий ушел от него, оставив тревожное ощущение того, что нападение на Ромула неминуемо. Всего через несколько дней Рим праздновал консуалии, обряды и состязания которых напоминали о первых атлетических играх и похищении сабинянок. Обязанности гаруспика заставляли Потиция находиться рядом с царем, и весь день он провел в напряжении, мучаясь неизвестностью, страхом и дурными предчувствиями. Праздник открылся жертвоприношением Консу, богу тайных замыслов, с которым Ромул советовался, когда затевал похищение сабинянок, и которому воздвиг алтарь, когда эта затея увенчалась успехом. Огонь на алтаре Конса поддерживали весь год, но открывали святилище только на консуалии, когда царь просил бога не оставить благоволением его тайные планы. Трудно было найти более подходящий день для покушения на царя. Пинарий тоже участвовал во всех церемониях. Потиций не сводил с него глаз, но в его поведении не было ничего необычного. Обряд прошел как подобало. Жертвы Конс принял благосклонно, в подтверждение чего играм сопутствовала прекрасная погода и день прошел без происшествий.

За ним последовали другие дни. Они шли своим чередом, никакого переворота не происходило, однако спокойствие и крепкий сон к Потицию так и не вернулись. Он поймал себя на том, что теперь смотрит на царя и сенаторов другими глазами. Все, что говорил Пинарий, было правдой: царь зазнался, стал высокомерным и беспечным. Он нарочито, на глазах у всех, оказывал предпочтение молодым воинам и новоприбывшим горожанам, открыто пренебрегая старыми товарищами. В его присутствии сенаторы скрывали свой гнев, но, когда царь, окруженный сворой ликторов, удалялся, их лица искажала злоба. Они начинали перешептываться, однако, стоило Потицию приблизиться, умолкали.

Лето сменилось осенью, на смену осени пришла зима, а вслед за зимой наступила весна. Приближалось очередное лето, а сенаторы никаких действий не предпринимали. Правление царя казалось неколебимым, как всегда. Может быть, заговорщики передумали? Может быть, небесное знамение, предсказанное Пинарием, так и не явилось? Или отказ Потиция присоединиться к заговорщикам свел на нет весь заговор?

Выяснить что-либо он не мог, ибо остальные сенаторы с ним не откровенничали. Предупреждать же Ромула было уже поздно – прошло слишком много времени, и у царя, естественно, возник бы вопрос, почему он, зная о страшной угрозе, все это время молчал. Потиций ощущал себя покинутым, лишенным друзей, одиноким. Он твердил себе, что заговор против Ромула, как и всякий предыдущий заговор, закончится ничем, однако ничего не мог поделать с гнетущим ощущением надвигающейся беды.

Давным-давно Потиций принял решение порвать со старой семейной традицией и вместо того, чтобы передать амулет Фасцина сыну по достижении тем дееспособного возраста, оставил его при себе, намереваясь носить по особым случаям до самой смерти. По его разумению, это полностью соответствовало установленному Ромулом закону, согласно которому отец оставался главой фамилии до своего последнего вздоха.

Однако теперь, одолеваемый дурными предчувствиями, Потиций решил передать амулет старшему внуку. Поначалу он хотел почтить традицию и сделать это на следующем празднике Геркулеса, однако тяготившее его чувство было столь сильным, что он, не имея сил ждать, впервые за долгое время собрал всю семью за целый месяц до праздника. При виде родных, собравшихся в одном месте, Потиций заплакал. Близкие лишь подивились его слезам, ибо объяснять он ничего не стал. Он почему-то был уверен в том, что видит их всех вместе в последний раз.

Так или иначе, Потиций совершил торжественный обряд передачи амулета, сняв его со своей шеи и надев на шею внука, после чего почувствовал огромное облегчение. Как-никак Фасцин был старейшим богом их фамилии, древнее даже Геркулеса, и сейчас, благополучно передав амулет юному потомку, жрец исполнил освященный исконным обычаем и завещанный предками долг.

На следующий день Потиция призвали для участия в церемонии освящения алтаря Вулкана, бога подземного огня. Местом для нового святилища было выбрано так называемое Козье болото у западной оконечности поля Маворса, где протекавший через долину к северу от Квиринала ручеек заканчивал свой путь в лощине среди горячих зыбучих песков. Там с незапамятных времен гибли забредавшие козы, откуда и пошло название. И уж конечно, где же еще было возводить святилище подземному богу, как не в том месте, где жертвы приносились ему независимо от желаний людей. Ромул решил обставить это событие весьма торжественно и повелел присутствовать всем сенаторам и гражданам Рима. С раннего утра люди, прибывая из разбросанных по всем Семи холмам домов, стягивались на поле Маворса. Воины, участники многих проведенных царем кампаний, явились во всей красе: захваченные в боях, искусно сработанные бронзовые доспехи, шлемы с ярко окрашенными гребнями из конского волоса и пояса из выделанной кожи с железными пряжками. Даже самые бедные граждане по такому поводу надели лучшее платье, пусть то была простая, лишь бы не дырявая туника.