Сесилия Ахерн - Клеймо

Вспыхивают мигалки на крышах фургонов, вращаются красные лампы, такие яркие, что и тусклое небо от них загорается, всем в глаза бьет этот тревожный луч. Семьи, собравшиеся на День Земли, все крепче хватаются друг за друга, молясь, чтобы никого из близких не выхватили, не отняли у них. Только не мою семью, не мой дом, не сегодня. Оба фургона остановились посреди улицы прямо перед нашим домом, и меня затрясло. Сирены смолкли.

– Нет, – шепчу я.

– Нас они тронуть не смеют, – шепчет мне Арт, и такая уверенность у него на лице, что я сразу успокаиваюсь. Конечно, это не за нами, с нами нынче обедает сам судья Креван, мы, можно сказать, неприкосновенны. Эта мысль отчасти рассеивает страх, но остается сожаление о том бедолаге, за кем они явились. Я всегда верила, что Заклейменные – плохие, что стражи на моей стороне, меня защищают, но теперь это происходит на моей улице, у порога моего дома, и все меняется: «мы» против «них». Нелогичная, опасная мысль. От нее снова бросает в дрожь.

Дверь фургона скользит в сторону, раздаются свистки – изнутри выскакивают четверо стражей в униформе, красных опознавательных жилетах поверх черных военных рубашек. Они дуют в свистки на каждом шагу, от этого пронзительного свиста мой разум цепенеет и ни единой мысли не удается додумать до конца. Ничего, кроме паники. Они бегут не к нам, как и обещал Арт, они бегут в другую сторону, к дому Тиндеров.

– Нет, нет, нет! – бормочет отец, и мне слышится нарастающий гнев в его голосе.

– Боже мой! – шепчет Джунипер.

Я в ужасе гляжу на Арта, жду его реакции, а он смотрит прямо перед собой, напряженно двигается его нижняя челюсть. А потом я замечаю, что мама и Боско так и не вышли к нам.

Выпустив руку Арта, я бегом возвращаюсь на крыльцо:

– Мама, Боско, скорее! Это за Тиндерами!

Мама спешит к нам, волосы выбились из укладки, упали ей на лицо. Отец оборачивается к ней, они обмениваются взглядами, что-то безмолвно обсуждая между собой. Руки отца бессильно свисают, он непроизвольно сжимает и разжимает кулаки. Боско нет как нет.

– Ничего не понимаю, – говорю я, видя, как стражи приближаются к Тиндерам. – Что происходит?

– Цыц! Смотри! – обрывает меня Джунипер.

Колин Тиндер, моя одноклассница, стоит в дворе своего дома рядом с отцом и двумя младшими братьями, Джейкобом и Тимоти. Боб Тиндер загораживает собой детей, пытается их защитить, он выпятил грудь, словно отражая нашествие, – его семью не тронут, в его дом не войдут, не сейчас, не сегодня…

– Не могут же они арестовать малышей! – восклицает мама. Голос ее еле слышен, заторможен: я понимаю, что она смотрит во все глаза и ей страшно.

– Нет, конечно, – отвечает отец. – Это за ним. За Бобом.

Но офицеры Трибунала проходят мимо Боба, проходят, не обращая внимания на детей, которые с перепугу разревелись. На ходу они суют в лицо Бобу какую-то бумагу, и он пытается ее прочесть, а они тем временем уже входят в дом. Внезапно осознав, что происходит, Боб отбрасывает ордер и бежит следом за стражами. Он громко, так, что и мы слышим, велит Колин успокоить мальчишек, но как их успокоить, ведь они уже в панике.

– Я ей помогу. – Джунипер делает шаг к калитке, но отец хватает ее за руку, и она даже вскрикивает от боли.

– Стой тут! – приказывает отец. Никогда не слышала, чтобы он так говорил с кем-нибудь из нас.

Из дома несутся вопли. Это Ангелина Тиндер. Мамины ладони взлетают к лицу. Ее безупречная маска дала трещину.

– Нет! Нет! – выкрикивает Ангелина снова и снова, и вот она появляется в дверях, по обе стороны от нее стражи. Она уже почти оделась к обеду, в черном атласном платье, нитка жемчуга на шее, но бигуди не успела снять. Сандалии с яркими камушками. Ее тащат прочь из родного дома. Оба мальчика кричат в голос: уводят их маму. Они бросились к ней, пытаются за нее уцепиться, стражи их оттаскивают.

– Не трогайте моих сыновей! – вопит Боб, бросаясь на стражей, но его сбивают с ног, и два здоровяка прижимают его к земле, а Ангелина исступленно рыдает и молит не разлучать ее с малышами. Никогда я не видела, чтобы человек так кричал и плакал, никогда не слышала подобных звуков. Ничего перед собой не различая, она спотыкается, стражи подхватывают ее, и Ангелина волочится за ними, хромая: сломала каблук праздничной обуви.

Боб, распростертый на земле, кричит:

– Проявите же к ней хоть каплю уважения, черт побери!

Ее впихнули в фургон. Дверца скользит, закрываясь. Свистки умолкли.

Никогда я не видела, чтобы мужчина так плакал. Два стража, удерживавшие его на земле, заговаривают с ним – негромко, спокойно. Он прекращает кричать во весь голос, но плакать не перестает. В конце концов они отпускают его и скрываются во втором фургоне. Уезжают.

Сердце стучит оглушительно, я с трудом перевожу дух. Я все еще не верю собственным глазам.

Я жду проявлений сочувствия от всех наших соседей. Мы такая сплоченная община, у нас много совместных праздников и дат, мы всегда помогаем друг другу. Я оглядываюсь по сторонам в ожидании. Люди смотрят, как Боб медленно приподнимается, садится, притягивает к себе детей, плачет. Никто не трогается с места. Мне хочется спросить, почему никто ничего не делает, но это же глупо, я ведь и сама ничего не делаю, не могу заставить себя пошевелиться. Потом Миллеры разворачиваются и уходят в дом, остальные следуют их примеру. У меня от изумления челюсть отваливается.

– Будьте прокляты! – кричит Боб. Сначала он кричит не очень громко, и мне кажется, будто он обращается к самому себе, потом громче, и я думаю, что он кричит вслед уехавшим фургонам, но он кричит все громче, с нарастающим гневом, и я понимаю наконец, что проклятие обращено к нам. За что?

– Никуда не ходите, – приказывает отец и снова обменивается с мамой понимающим взглядом. – Вернитесь все в дом. И спокойно, поняли?

Мама кивает, лицо ее вновь безмятежно, будто ничего и не произошло, маска надета, своевольная прядь волос вернулась на место, а я и не заметила, когда это она успела поправить прическу.

Оглянувшись на свой дом, я вижу Боско внутри у окна – руки скрещены на груди, наблюдает за разворачивающейся перед ним сценой. И тут я понимаю: свое проклятье Боб адресовал ему. Боско, глава Трибунала, – начальник тех людей, которые только что увели Ангелину.

Он может помочь ей, я знаю. Это его суд решает, кому носить Клеймо. Он сумеет ее спасти. Все будет хорошо. Все снова будет как всегда. Мир вернется к норме. Бессмысленный морок рассеется. Я убеждаю себя в этом, и мне становится легче дышать.

Отец заговаривает с Бобом, и тот перестает кричать, но плач его, голос разбитого сердца, не смолкает.

– Есть вопросы – спрашивайте. – Боско потянулся к бутылке и щедро наполнил свой бокал красным вином.