Элизабет Мэсси - Версаль. Мечта короля

Людовик уцепился за ножку стола. Слюна, которую он выплевывал, была вперемешку с кровью. Голова кружилась и болела, но мысли короля были ясными, а остротой превосходили любой кинжал. Собрав все имеющиеся у него силы, король поднялся. Пока не на ноги, только на колени.

Отчаянный поединок Монкура с Маршалем продолжался. Выпады следовали за выпадами, каждое обманное движение вызывало ответное. Оба хорошо умели сражаться, в обоих бурлила злость и жажда крови. Монкур всеми силами стремился переместиться поближе к королю. Противники опрокидывали и крушили столы, сбрасывали подносы, давили ногами осколки разбитых бокалов.

– Стража! – крикнул Фабьен.

– Нет! – возразил с пола Людовик. – Сюда не войдет никто!

Главу полиции волновало состояние короля. Он всего на мгновение повернул голову к Людовику. Этого Монкуру было достаточно, чтобы ударить главу королевской полиции в живот. Маршаль пошатнулся, но успел схватиться за спинку стула и устоять на ногах. Рубашка сделалась мокрой от крови. Фабьен стоял, раскачиваясь в разные стороны.

– Прекрасный замысел, Монкур, – сказал Людовик.

Повернувшись, Монкур увидел, что король снова на ногах. Пальцы Людовика, сжимавшие кочергу, побелели от напряжения. Лицо короля превратилось в маску убийственной решимости.

– Ты мыслил убить всех, кто может тебя выдать, а потом и меня. Вину ты собирался свалить на Маршаля. На твоем месте я бы выбрал такую стратегию. Но твой первый удар должен был оказаться верным. А с верностью у тебя, Монкур, всегда было плохо. Ты подменял верность угодливостью. Но сегодня тебе повезло. Сегодня тебе представилась возможность убить короля.

Монкур скривил губы.

– Какого короля? – усмехнулся он. – Вы для меня ничем не отличаетесь от всех прочих королей. Если и есть отличия, они чисто внешние. А по сути я не вижу никаких отличий. Такое же стремление к славе любой ценой. Вы говорите о свете и мечтах, достойных богов. Но ваша душа погрязла во тьме.

Змея приготовилась к смертельному броску.

– Ты забыл, Монкур, что темнее всего бывает перед рассветом.

С этими словами Людовик метнул кочергу. Она ударила Монкура по ребрам. Монкур зашатался. Король бросился к нему и прижал к опрокинутому столу. Монкур вывернулся, отпихнул стол и атаковал Людовика, едва не полоснув королю по горлу и сразу увернувшись от возможного контрудара.

Поединок возобновился, но теперь противником Монкура был сам король. Это не мешало обоим сражаться с остервенением диких зверей в лесу. Обоих подстегивал гнев, оба умели уклоняться от смертельных ударов. И у Людовика, и у Монкура хватало сил продолжать сражение. Бились король и его враг. Тот, кого предали, и предавший. В одно из мгновений, когда Монкур пригнулся, остерегаясь бокового удара, король взмахнул кочергой и что есть силы ударил противника по голове, раскроив череп. Кровь хлынула из раны Монкура, а также из носа и ушей. Монкур скрючился от боли.

– Кланяйся своему королю, – прорычал Людовик.

Монкур рухнул на пол, взметнув ноги. Его стон больше напоминал волчий вой.

– Ваше величество, – простонал Маршаль.

Людовик встал над поверженным врагом. Рука сжимала окровавленную кочергу.

– Дайте ему истечь кровью.

Людовик отшвырнул кочергу и повернулся к двери.

– Я боюсь, что… – успел произнести Фабьен.

Его глаза закатились. Он шумно упал на пол.

Людовик взвалил Фабьена на плечо и выбежал из Салона.

– Стража! Нечего стоять столбом! – закричал он на гвардейцев.

Близ лесной тропы рос дуб, к которому были привязаны лошади Рогана и дофина. Животные кормились сухими листьями, а Роган и сын Людовика деревянным оружием играли в войну. Двое гвардейцев молча наблюдали за их игрой.

– Вашему высочеству нужно учиться искусству сражения, – улыбаясь, сказал мальчишке Роган. – Однажды и вы станете королем.

Дофин захихикал и взмахнул деревянным мечом, направив его на Рогана:

– Я уже король! Изволь мне повиноваться!

– Вначале вы должны меня победить, – поддразнивал дофина Роган. – Но ваше высочество – сильный мальчик!

Лесное эхо возвращало их смех. Гвардейцы тоже улыбались.

Когда у тебя одна рука, толкать даже маленькую тележку и то трудно. А тележка Жака была большая. Он миновал конюшни, хлевы, свинарник. Дальше стало чуть легче: дорожка пошла вниз по склону холма. Жак держал путь к длинной канаве, заполненной водой, снегом и грязью. Остановившись, садовник приналег на рукоятку, приподнял тележку и вывалил тело Монкура в канаву. На самом деле это была не канава, а общая могила, куда сбрасывали трупы нищих, бродяг, жертв потасовок в питейных заведениях и публичных домах. Ближе к весне канаву засыплют, а поблизости выроют новую. Пока что человеческие трупы разлагались, обретая зловещий облик. Остекленевшие глаза и пустые глазницы смотрели друг на друга, застыв в вечном изумлении.

Дверь в Салон Войны открылась. Вошел Людовик. На его лице запеклась кровь, но держался он, как и надлежит победителю.

– Как ты изменился, – оторопело пробормотал Филипп, глядя на брата.

Людовик налил себе бокал вина, сделал несколько больших глотков.

– Я приказал Маршалю допросить тебя.

– Значит, и я у тебя под подозрением.

Людовик отставил бокал.

– Это должно полностью развеять облако сомнений. Таково мое решение.

– Так зови сюда Маршаля. Развей меня вместе с твоим облаком.

– Он сейчас не может прийти, поэтому пока я сам тебя расспрошу. Ты намеренно стремился причинить ей вред?

– Да, стремился. И не упускал ни одного подвернувшегося шанса.

– С какой целью?

– Причиняя вред ей, я причинял вред тебе. А она причиняла вред мне. От твоего имени.

– Ты хотел, чтобы она мучилась? Чтобы ей было больно?

– Ни в коем случае. Я хотел, чтобы больно было тебе. Я всегда этого хотел.

– Ты мстил мне за то, что я послал ее в Англию?

– Я мстил за то, что ты не послал туда меня! – Филипп встряхнул спутанными волосами и шумно вздохнул. – Ты помнишь нашу детскую крепость?

– Которую?

– Самую первую. Вряд ли ты ее помнишь, а я помню. Боже, как давно это было. Нас привезли в то место. Нас с тобой и Генриетту. Этого, наверное, ты тоже не помнишь. Гувернантка повела нас гулять, но мы убежали от нее, вырвавшись на свободу. Мы со смехом неслись среди деревьев и оказались на берегу мельничного ручья. Там мы наткнулись на старую каменную хижину, густо поросшую мхом. Тебе захотелось сделать ее своим замком. Я предложил превратить ее в крепость. Удивительно, но ты согласился. Мы замечательно играли. Целое утро мы защищали крепость от испанцев… Теперь вспоминаешь?

Людовик молчал.

– Генриетта нашла в прибрежной глине маленький желтый топаз. Внешне он был похож на слезинку. Мы решили наградить тебя этим камнем в знак твоих заслуг перед Францией. Я тогда был очень горд тобою. Генриетта тоже. Мне тогда казалось, что мы сможем победить любого врага, кто бы ни напал на нас. Я даже помню слова, которые говорил тебе: «Брат, запомни этот момент и никогда не забывай». – Филипп горестно покачал головой. – Но ты давно все забыл.