Миа Марч - Время прощать

Она услышала, как на подъездной дорожке у Финтонов остановился автомобиль. Изабел снова помчалась к окну. Дарин Финтон выходил из своего темно-серого «мерседеса». Не черного. Ощущая спиной неприятный холодок, Изабел медленно вернулась к окнам на другой стороне гостиной и сквозь тонкие занавески всмотрелась в подъездную дорожку Хейверхиллов.

«Пусть у них будет черный „мерседес“», – подумала она.

Затем поняла, что желает Виктории Хейверхилл неверного мужа, и мысленно попросила у нее прощения. Обе машины Хейверхиллов стояли на месте – одна из них темно-синий «мерседес».

Боясь вздохнуть и пошевелиться, Изабел стояла рядом с кабинетным роялем.

Вы однажды отнеслись ко мне по-доброму, а в нашем городке это говорит о многом…

В целом Изабел была доброй. У Саши Финтон случались всякие настроения. Виктория Хейверхилл – злюка.

«Неужели письмо предназначено мне?»

Пока она возвращалась в кухню, в ушах отдавался стук каблуков.

«Но ведь мы с Эдвардом так старались… Обещали постараться…»

– Простите меня, миссис Изабел, но тесто не должно так выглядеть.

Мэрией, домработница, убирала свои вещи в кухонный чулан. Голос ее звучал доброжелательно. Сколько Изабел ни просила Мэрией называть ее по имени, та качала головой и с улыбкой отвечала: «Нет, миссис».

– Я останусь и сделаю его для вас, – предложила Мэрией. – У вас с мистером Эдвардом будет отличный ужин.

За пять лет, что они живут в огромном доме в Уэстпорте, штат Коннектикут, Мэрией дважды в неделю приходила помогать по хозяйству и порой готовила. Дом был слишком велик для двух человек. Мэрией лукаво улыбалась и замечала, что одна из четырех спален наверху стала бы идеальной детской с ее стеклянными дверями от пола до потолка и арочными окнами.

– Словно в сказке, – говорила она.

Часто Изабел поднималась наверх, в сказочную комнату – гостевую, где никогда не жили гости, – и представляла изящную белую детскую кроватку, бледно-желтое постельное белье, тихо звонящий мобильный, крохотных утят, которых по ее заказу нарисует вдоль потолочных плинтусов художник. И младенца, Эллисон Макнил, коротко Элли – в честь матери Изабел, или Маркуса Макнила – в честь отца Эдварда.

Но младенца не будет. Вместо него есть договор, о котором Эдвард напоминал всякий раз, когда Изабел заговаривала о ребенке. Договор, выполнение которого разбивало ей сердце.

«Поэтому, – в который раз пыталась она себя убедить, – письмо доставлено все же не по адресу. Романа нет. В договоре не предусмотрены отношения на стороне». Хотя, если задуматься, брачный обет сам по себе договор. И постоянно нарушается.

Она вымученно улыбнулась домработнице.

– Спасибо, Мэрией, но я просто учусь готовить это тесто. Для нашей годовщины на следующей неделе. Десять лет.

– Вы с мистером Эдвардом такая приятная пара, – улыбнулась горничная Мэрией. – Надеюсь, ради вашей годовщины ему удастся приехать домой до восьми часов. Этот человек так много работает.

Дом 56 на Хемингуэй-стрит. Черный «мерседес» всегда стоит на заднем дворе около 18 часов. Простите.

Изабел нащупала в сумочке ключи от машины.

В шестнадцать лет Изабел выглядела как угодно, только не милой. Именно тогда она познакомилась с Эдвардом Макнилом в Бутбейском региональном центре для детей, переживших утрату. Он был ее куратором-подростком. Пятью годами ранее Эдвард сам потерял родителей в авиакатастрофе. Каждую среду после школы он добровольно работал в центре. Когда через два дня после автокатастрофы Лолли, тетя Изабел, отвела ее туда вместе с родной и двоюродной сестрами, у девушки состоялась беседа со взрослым консультантом и с Эдвардом. В первый же день он поразил ее сочувственным взглядом темно-карих глаз. Изабел даже на секунду забыла, где находится, забыла, что ее мать и отец погибли, пока она спала в новогоднюю ночь.

Говорить о родителях она не хотела. И о ссоре с матерью в тот последний вечер. Не желала разговаривать о своей сестре Джун, которая все время плакала, и делиться мыслями о переезде в старомодную гостиницу тети Лолли, где жила ее маленькая кузина Кэт, потерявшая отца, потому что он поехал за родителями Изабел и Джун, напившимися на новогодней пирушке.

Она попросила Эдварда рассказать о том, как он узнал о гибели родителей. Эдвадр признался, что долго находился в шоковом состоянии, так что у него запоздала реакция на реальность потери. Когда добрых полгода спустя шок наконец прошел, он несколько месяцев плакал. Плакал везде: в школе, под одеялом ночью, в церкви, посещение которой его старшего брата по отцу могло как-то помочь и действительно помогло, на время.

– А однажды, – сказал Эдвард, – ты понимаешь в разгар какого-то дела, что не думаешь об этом, и с той минуты начинаешь чувствовать себя лучше. Это становится частью тебя, а не захватывает целиком.

Ко второй среде их знакомства Изабел влюбилась в Эдварда Макнила. Как и ее сестра. Хотя у Джун скорее проявилась очарованность старшим мальчиком. Какое-то время сестры Нэш, никогда не ладившие, сосредоточились на этом, а не на своем горе, срывая зло друг на друге.

– Ты нравишься ему только потому, что ты шлюха! – кричала Джун.

– Нет, я нравлюсь ему, потому что я – это я! – кричала в ответ Изабел. – Кем ты никогда не будешь, мисс подхалимка-паинька.

В те дни они наговорили друг другу много ужасного. Когда Изабел рассказала Эдварду об их яростных спорах, он заметил:

– Знаешь, Иззи, если девяносто девять процентов того, что говорит о тебе Джун, не имеет ничего общего с правдой, то же самое верно и в отношении твоих слов в ее адрес. Подумай об этом.

Изабель прислушалась к его словам. Но затем они с сестрой вернулись к ссорам, и однажды Джун сказала такое… Изабел побелела от ее слов и задрожала так сильно, что Джун пришлось побежать за тетей Лолли.

Не прошло и дня, как ссоры возобновились: Джун настаивала, что тринадцать лет – совсем немало, чтобы встречаться с мальчиком – шестнадцатилетним мальчиком. Отчаянно старалась привлечь внимание Эдварда, набивая лифчик ватой, чтобы увеличить грудь, и подкрашивая губы блеском с ароматом персика. Тетя Лолли вынуждена была перевести Джун к четырнадцатилетнему куратору женского пола по имени Сара, которую Джун в итоге тоже принялась обожать. Но пропасть между Изабел и Джун увеличилась, они так и не сумели ее преодолеть. Каждый раз, когда к Изабел приходило осознание, что для восстановления мира с сестрой ей нужно всего-то перестать реагировать, она тут же реагировала. Очень сильно. И бежала к Эдварду.

В ту страшную зиму они были неразлучны. Долгие прогулки от причала до причала в Бутбейском порту… Они закутаны по случаю морозной погоды, сильные руки Эдварда обнимают ее, пока они сидят, глядя на суда в доках. Изабел прижимается спиной к темно-синему пуховику, Эдвард согревает ей лицо ладонями в перчатках. Они намотали не одну милю, гуляя по гавани, потягивая купленный навынос горячий шоколад. Чем дальше от гостиницы уходила Изабел, тем менее несчастной себя чувствовала. Однажды вечером в конце весны они с Эдвардом лежали под дубом на заднем дворе гостиницы, держась за руки и разглядывая звезды, которые мерцали, намекая на возможности и наполняя Изабел надеждой.