Даниэла Стил - Пегас

Во время последнего представления в Тампе Кристиана все еще оставалась в плену тайного свидания и снова едва не сорвалась. Когда она оступилась, у Николаса остановилось сердце, он едва не вскрикнул. А вот толпа не сдерживалась, и по залу пролетел испуганный возглас. После выступления в очередной раз произошло бурное объяснение, и снова Николас умолял прекратить неоправданный риск и не пренебрегать страховкой.

– Не проси о том, что невозможно, – с горечью отрезала Кристиана. – У меня попросту нет выбора. Если откажусь от своего номера, всей семье придется бросить цирк. Ни отец, ни братья этого не допустят, они зависят от меня и моей работы так же, как твоя семья зависит от работы с лошадьми. – Она смотрела полными грусти глазами: так не хотелось причинять ему боль, но вариантов не существовало. В их семье никто и никогда не работал с сеткой. Марковичи славились бесстрашием и презрением к опасности.

– Не допустят? – горячо воскликнул Николас. – Им ничего не стоит поставить под удар твое здоровье и даже жизнь! – Во время каждого разговора он начинал сердиться, и Кристиана дала себе слово больше никогда не обсуждать опасную тему. Он не понимал и не мог понять отношения в ее семье, потому что не принадлежал к цирковой династии, да и вообще работал в цирке меньше года.

– Значит, не откажешься от номера? – угрюмо подытожил Николас.

– Не откажусь. Так что лучше прекрати эти бесконечные споры.

– Прекращу только в том случае, если ты проявишь хоть каплю здравого смысла. Судя по всему, твои родственники начисто его лишены. – Он всерьез расстроился; постоянный риск вселял ужас и за Кристиану, и за самого себя. Решение так и не было найдено, и на следующий день, вернувшись в Сарасоту, они простились довольно холодно. Никто не хотел идти на уступки, каждый был уверен в своей абсолютной правоте. Однако напряжение постепенно развеялось, поскольку подошло время зимнего затишья. Переезды и регулярные выступления прекратились, и острота проблемы сгладилась сама собой, на некоторое время утратив актуальность. На первое место вышли военные новости, среди которых не нашлось ни одной хорошей. Николас постоянно слушал радио, боясь пропустить известия о событиях в Европе. Как и все разумные люди, он начал осознавать, что Гитлер стремится к мировому господству и не остановится, пока не достигнет безумной цели.

Во время разговоров он часто замолкал, задумывался о судьбе Пауля и Алекса, пытался представить, как им живется в жестоких условиях войны. Все чаще появлялось чувство вины, ведь он оказался за океаном и не мог поддержать отца и друга в тяжких испытаниях.

– Уверена, что они все понимают, – попыталась успокоить Кристиана, когда Николас поделился своими переживаниями. – Ты же не мог остаться.

– Не знаю, почему они обязаны что-то понимать, – честно признался Николас. – Я и сам до сих пор не вижу логики. Полный абсурд, я должен быть там, вместе с ними. – Но он оказался здесь, в спокойной благополучной Америке, а самые близкие люди остались в горящей Европе, где каждый день приносил новые испытания. Он ничем не мог помочь ни им, ни другим страдальцам. Кристиана видела одиночество, застывшее в глазах любимого, понимала терзавшее его ощущение беспомощности. Хотелось утешить, облегчить боль потери. Сочувствие укрепляло душевную связь, с каждым днем отношения становились искреннее и ближе.

Тобиас и Лукас тоже радовались возвращению в Сарасоту. Урок географии длительностью в семь месяцев успел немного утомить. Лукас продолжал дружить с клоунами. За год он превратился в настоящего циркового ребенка и успел забыть прошлую жизнь. Мальчику исполнилось семь лет, все вокруг – и дети, и взрослые – стали его приятелями. Не существовало человека, которого он не успел полюбить и который не успел полюбить его. Тобиас вел себя куда более сдержанно, тем более что нежное и уважительное чувство к Кате диктовало особые условия. Они проводили вместе почти все время: разговаривали, учили уроки, целовались, когда позволяли обстоятельства. Что ни говори, а обоим было по шестнадцать лет, и они учились в одной школе.

Дождливым ноябрьским днем насквозь промокшая Кристиана появилась в трейлере Бингов и пригласила всех троих на обед к себе домой. От нечего делать братья вот уже неделю подряд ворчали по поводу ее дружбы с Ником, называя его франтом и снобом. Она устала от ехидных замечаний и хотела доказать, что на самом деле он совсем другой: простой, скромный и очень добрый человек. В тот вечер золовки готовили традиционный польский стол: колбаски, клецки, тушеные овощи и прочие любимые блюда. Кристиана надеялась, что все трое не откажутся прийти.

– А я-то как раз собрался пойти с мальчиками в столовую, – с улыбкой признался Николас. Понимая, что сыновья нуждаются в полноценном питании, он старался как можно чаще пользоваться общей кухней, но порою все-таки довольствовался собственной жалкой стряпней. И то и другое быстро надоедало. К счастью, Галина и Сергей часто приглашали к себе и кормили чудесно приготовленными чешскими блюдами. – С радостью придем. – Он от души поблагодарил Кристиану, а она попросила не опаздывать: обед начинался в семь.

В эти дни цирк взволнованно обсуждал захват немцами польской столицы. Варшава пала примерно месяц назад. Николас не сомневался, что семья Кристианы тоже тяжело переживает горе своей родины, и ждал разговора на эту больную тему. В последнее время среди артистов начались враждебные стычки. Чувства затмевали разум, страх за оставшихся в оккупации родственников все чаще перерастал в открытую агрессию. На днях польские гимнасты напали на группу немецких дрессировщиков. В открытый конфликт с немцами вступили также английские наездники. В результате Джон Ринглинг Норт поспешил выпустить воззвание, в котором предупреждал всех сотрудников цирка о необходимости соблюдать сдержанность – независимо от национальных чувств и политических симпатий.

Прошел слух, что Ник Бинг был вынужден покинуть Германию из-за еврейских корней, а потому антинемецкая коалиция оставила его и мальчиков в покое. Если бы не эта сплетня, им бы тоже грозил самосуд, но пока опасность не ощущалась. Николас, со своей стороны, избегал разговоров о политике со всеми, кроме Кристианы, а также Галины и Сергея, которые стали его близкими друзьями. Он имел веские основания ненавидеть Гитлера, однако предпочитал не высказывать своего отношения вслух – так казалось разумнее и спокойнее. Один из аттракционов с хищниками принадлежал двум немцам, не скрывавшим симпатий к фюреру. Николас старался поменьше с ними общаться и не высказываться в их присутствии по поводу происходящих в мире событий. Неприятностей ему хватило дома, так что наживать новые не хотелось. Он до дрожи волновался за отца, Алекса и Марианну. Письма теперь шли долго, так что новости приходилось узнавать главным образом из информационных роликов в кинотеатрах, куда он старался ходить как можно чаще, и из газет. Жаль только, что пресса маленьких городков интересовалась главным образом местными новостями и едва упоминала о войне. Америка не принимала участия в боевых действиях, а потому в сельских штатах проблемы далекой Европы мало кого интересовали.