Эдвард Резерфорд - Нью-Йорк

Не то чтобы другие молодые офицеры вели себя как-то иначе. Все они одинаково презирали бунтовщиков, как неизменно называли патриотов. Они понимали, что колонисты имеют право на недовольство, но если человек берется за оружие и выступает против короля, то он бунтовщик, а бунт должен быть подавлен. Обсуждать было нечего.

Альбион был искренне обескуражен решением Джеймса встать на сторону патриотов. Абигейл редко упоминала Джеймса в его присутствии. Когда это имя всплывало, Альбион всегда отзывался о нем с любовью и уважением, но как-то раз Абигейл подслушала его слова, обращенные к Мастеру: «Если по правде, сэр, я в полном тупике из-за такого поступка. Войди он сейчас сюда, я не знал бы, что и сказать».

Однажды она попыталась расспросить его о жене брата. В конце года Джон Мастер получил от Ванессы письмо. Она написала, что до нее дошло сообщение от Джеймса, где тот уведомил ее, что примкнул к патриотам, а Уэстон живет в Нью-Йорке. Она не скрывала чувств. Своим уверенным почерком она выделила заглавными буквами: «ПОЗОР, ПРЕДАТЕЛЬ, НЕГОДЯЙ». Она благодарила Бога хотя бы за то, что ее малыш в безопасности и находится у людей верноподданных, и выразила надежду, что недалек тот день, когда они с Уэстоном воссоединятся. Правда, не уточнила, когда именно это произойдет и в каком смысле.

– Какая она, Ванесса? – спросила Абигейл.

– О, весьма красивая леди, – ответил Альбион.

– Я имею в виду личность.

– Ну… – Он замялся. – Я редко бываю в столь высоких кругах и знаю ее плохо. Но когда мы встречались, она была неизменно учтива. У нее острый ум. Она этим славится.

– Она любит Уэстона?

– По-моему, всякая мать любит свое дитя, мисс Абигейл. – Он выдержал паузу и добавил довольно туманно: – Но у светской леди не всегда бывает много времени на детей.

– А моего брата она любит?

– Я уверен, что без любви она не вышла бы замуж. – Он снова помедлил. – Правда, она не одобряет его перехода на сторону бунтовщиков.

– Почему она не едет к нам?

– А-а, это… – Он немного смутился. – Она знает, что ваш отец не даст Уэстона в обиду. Думаю, со временем она потребует отправить его в Англию. Наверное, ей кажется, что сейчас это слишком опасно, когда в море полно приватиров от патриотов.

Эти приватиры не могли сравниться с британскими конвоями, и объяснение было жалким. Но Альбион не захотел сказать больше, а Абигейл не стала настаивать.

Что касается вестей о Джеймсе, то самой тревожной выдалась минувшая осень. Даже двигаясь с обычной для себя черепашьей скоростью, генерал Хау довольно быстро вытеснил армию Вашингтона за Гудзон. Пали и Гарлемские высоты, и Уайт-Плейнс, и прибрежные цитадели мятежников – форты Вашингтон и Ли. Несметное множество патриотов было убито, тысячи взяты в плен. Затем генерал Корнуоллис погнал Вашингтона на юг, за Принстон и реку Делавэр – в Пенсильванию. «Настали времена испытаний для душ людских», – заявил Том Пейн.

На Рождество Вашингтон совершил дерзкую вылазку: пересек Делавэр и ударил по британским и гессенским гарнизонам. Затем обманул Корнуоллиса и увел свое войско в лагерь при Морристауне, откуда Джеймс, слава богу, сумел послать весточку и сообщить, что жив и здоров. Но Джон Мастер невысоко ценил шансы патриотов.

– Вашингтон взял одну взятку, но все приличные карты остались у англичан.

В Нью-Йорке же Абигейл наблюдала за становлением нового британского режима. Теперь она поняла, что генерал Хау расположился вести войну на аристократический манер. Летом – воевать, зимой – отдыхать и наслаждаться жизнью, по крайней мере, если вы джентльмен. А генерал Хау, как вскоре выяснилось, собрался насладиться всерьез.

Правда, Нью-Йорк не тянул на курорт. По сути, он представлял собой свалку. Начать с того, что пожар уничтожил огромный кусок западной части города. На месте очаровательных георгианских домов, голландских остроконечных крыш и деревянных зданий образовалась выжженная пустыня, растянувшаяся почти на три четверти мили: море подмерзшей грязи в стужу и смрадное болото в оттепель. Она превратилась в огромный бивак, настолько мерзкий, что Мастер с кривой улыбкой признался: «Я не хожу на Бродвей, когда ветер с запада». К этому добавились две казармы, битком набитые солдатней, и еще один постоянный лагерь на Коммоне. Но для британских офицеров и лоялистов, прибывавших со всех сторон, не хватало ни места, ни пищи.

Что касалось несчастных военнопленных, которых захватили в большом количестве, то их согнали в богадельни, нонконформистские церкви и прочие надежные места, какие нашлись; питались они объедками, когда повезет.

Но общая нехватка всего пошла на пользу землевладельцам.

– Помнишь пару наших домов на Мейден-лейн? – спросил весной Мастер у Абигейл. – Мне только что предложили ренту втрое выше прежней.

Действительно, Джон Мастер вскоре оказался в большой чести у британского командования. Купец-лоялист с огромным опытом, поживший в Лондоне и веривший в компромисс, – таким и должен быть американец. Генерал Хау проникся к нему особой симпатией и несколько раз пригласил отобедать. Мастер поступил мудро и откровенно рассказал ему о Джеймсе, после чего генерал, похоже, стал относиться к нему с еще большим доверием. «У Уильяма Франклина та же проблема с отцом, что и у вас с сыном», – заметил он добродушно. Не прошло много времени, как у Джона Мастера появились подряды на поставки зерна и мяса отовсюду, где он мог их найти. Это включило продукцию из угодий в графстве Датчесс, а Сьюзен, которой отец выправил пропуск, смогла наведываться за покупками в город. Возобновились деловые отношения с Альбионом в Лондоне. Армейские офицеры были охочи до всяческой роскоши и удобств, какие он мог предоставить. «В жизни не было столько дел», – признался он.

Тем временем британские офицеры, несмотря на ужасные условия, изо всех сил старались воспроизвести те же развлечения, что и в Лондоне. Они открыли театр, где за отсутствием труппы сами и выступали. Той же весной, когда она вошла в силу, устраивали скачки, танцы, играли в крикет. И были, конечно, женщины.

– Военные всегда привлекают женщин, – сказал Мастер Абигейл, и та поняла почему.

Улицы утопали в грязи, но военные знай маршировали в своей яркой форме, как стая расфуфыренных птиц. К их бравой выправке и силе не остались равнодушны и замужние дамы. Миссис Лоринг, жена комиссара по делам военнопленных, так часто появлялась в обществе генерала Хау, что прослыла его женщиной.

– Она его любовница? – спросила Абигейл у отца.

– Могу лишь сказать, что она всегда рядом, – ответил тот.

И в самом деле, с сердечной подачи главнокомандующего зажиточная часть города погрузилась в атмосферу благоразумной чувственности.