Эдвард Резерфорд - Нью-Йорк

Джеймсу нравился Лафайет. В Лондоне он немного выучился французскому, поскольку образованному джентльмену приличествовало говорить на языке дипломатии. Теперь, когда времени было хоть отбавляй, Лафайет помог Джеймсу значительно улучшить его разговорные навыки.

Однако Бен Франклин прислал не только Лафайета. В новом году прибыл второй, еще более щедрый подарок. И если Лафайет привнес в армию Вашингтона толику галльского шарма, то барон фон Штойбен собрался полностью ее изменить.

Барон фон Штойбен был прусским офицером и аристократом средних лет. Он служил под началом Фридриха Великого. Закоренелый холостяк, он объявился, имея при себе итальянскую борзую, письмо от Франклина и предложение вымуштровать измученные отряды патриотов так же, как принято в лучшей европейской армии. И слово, на свой эксцентричный манер, он сдержал.

В снегу и слякоти, потом в грязи, затем среди подснежников и, наконец, в погожие деньки, когда зазеленели почки, он натаскивал войско так, как тому и не снилось. Он заменил пестрое собрание справочных руководств для ополчения единым классическим уставом для всей континентальной армии. Затем он в полном снаряжении принялся объезжать за плацем плац, натаскивая и ободряя войско потоком немецких и французских проклятий, которые исправно переводились его ординарцами, так что к концу обучения каждый солдат-патриот обзавелся солидным запасом ругательств на трех языках.

Сперва его сочли полоумным. Вскоре зауважали. К концу весны – полюбили. Он научил бойцов дисциплине, строевой ходьбе, боевым приемам и скоростной стрельбе. Обнаружив, что никто не умеет пользоваться штыком иначе, как жарить на нем мясо, он преподал им правила штыковой атаки и заявил, что научит выигрывать битву вообще без боеприпасов.

Когда он закончил, бойцы были хороши по всем меркам. Очень хороши.

Одним весенним днем Вашингтон, криво усмехнувшись, заметил Джеймсу:

– Для борьбы с гессенцами нам понадобился немец…

– Пусть британцы нанимают немцев, сэр, – улыбнулся Джеймс, – но мы-то намного лучше.

– Говорят, – сказал Вашингтон, – что скоро прибудут новобранцы, записавшиеся на три года.

Однако новости, которые и впрямь завершили мучения в Вэлли-Фордж, пришли вскоре после этого разговора.

Постарался Бен Франклин. Франция объявила войну Британии. По поручению Вашингтона барон фон Штойбен устроил в Вэлли-Фордж грандиозный парад.

Первого мая Джон Мастер получил из Филадельфии письмо от Грея Альбиона, в котором содержалось приглашение для Абигейл.

– Он подтверждает слух, который до меня дошел. Генерал Хау отозван. – Мастер покачал головой. – Это позор. Когда в Лондоне узнали о сдаче Саратоги, парламент пришел в такую ярость, что правительство наняло газетных писак, велев им свалить все на Хау. Вот его и вызвали на родину. Похоже, молодые офицеры из Филадельфии намерены отдать ему последние почести. Будет бал и бог его знает, что еще. Даже турнир. Альбион будет в числе рыцарей. Он спрашивает, не хочешь ли ты приехать.

Приглашение было до того неожиданным, что Абигейл растерялась. В Филадельфии столько красавиц – выбирай любую, и странно, что он подумал о ней, но Абигейл пришлось признать, что это было любезно с его стороны. И, представив торжества, турнир и возможность побывать в изысканной Филадельфии, она решила, что от поездки, возможно, и не будет вреда.

Однако на следующий день у отца уже возникли сомнения.

– Путь дальний, Эбби, мало ли что случится в дороге! Я не могу поехать сам. С кем ты отправишься? Если натолкнешься на патриотов, то я не думаю, что тебя обидят, но кто их знает! Нет, – закончил он, – со стороны Грея очень мило подумать о тебе, но это никуда не годится.

– Пожалуй, ты прав, папа, – сказала она. А про себя подумала: «Если мистеру Грею Альбиону угодно пригласить меня на бал, то пусть позовет снова в какой-нибудь другой раз».

Если британцев повергла в уныние катастрофа при Саратоге, случившаяся в минувшем октябре, а после – весенний демарш французов, то для верноподданного Джона Мастера мир начал изменяться в долгое лето 1778 года. Это были незаметные перемены. Он даже не разглядел их. Они произошли в его сознании и сердце.

Казалось, война вошла в период стагнации. В Филадельфии, после отъезда несчастного Хау, командование принял генерал Клинтон. Теперь там возникла опасность вторжения французского флота, и британцы решили уйти от греха подальше и вернуться в Нью-Йорк. Речь шла не только о войсках. Отплыть предстояло и нескольким тысячам лоялистов.

– Вот бедолаги, – сказал Мастер дочери. – Британцы просят у лоялистов поддержки, а защитить их не могут.

Основные британские силы вернулись по суше, и Вашингтон преследовал их по пятам. Пришли известия о битве при Монмуте: войска патриотов под командованием Ли и Лафайета атаковали британский арьергард, которым командовал Корнуоллис. Они добились значительного успеха и могли бы нанести еще больший урон, если бы Ли не отступил. Но в итоге британцы вернулись в Нью-Йорк, и с ними прибыл молодой Альбион.

Конгресс вернулся в Филадельфию, а Нью-Йорк, теперь уже с генералом Клинтоном во главе, остался британской базой, однако патриоты заняли огромные территории от Уайт-Плейнс за городом до земель Нью-Джерси за Гудзоном. В июле Вашингтон двинулся через долину Гудзона на пятьдесят миль вверх по реке, к знаменитой сторожевой крепости Вест-Пойнт. От Джеймса через Сару в графстве Датчесс пришло пламенное письмо, в котором он сообщил, что жив и здоров, находится в Вест-Пойнте, и попросил отца выполнить кое-какие мелкие поручения. Но больше ни о чем не сказал.

Вскоре после этого, словно подтверждая изменение военной ситуации, к бухте приблизился могучий французский флот под командованием адмирала д’Эстена. Какое-то время он оставался там, блокируя выход в океан. Затем подтянулись британские военно-морские подкрепления, и французы временно отошли в безопасное место, бросив якорь у Ньюпорта на Род-Айленде. Но послание было ясным. Французы вступили в войну, а британцы утратили контроль над морями.

Джона Мастера угнетали еще две неприятности. В августе в городе снова вспыхнул пожар, уничтоживший пару домов, которые он сдавал внаем. Еще тревожнее была угроза его угодьям в графстве Датчесс.

В Нью-Йорке в том году сложился забавный парадокс: городом управлял британский генерал Клинтон, а на огромной примыкающей территории, которая находилась под контролем патриотов, имелся губернатор-патриот с тем же именем, хотя и ни в коей мере не родственник. И губернатор патриотов Клинтон горел желанием конфисковать земли всех известных лоялистов на своей территории. «Раз мы хозяйничаем на этой земле, то мы и владеем ею, это же очевидно», – сказала Мастеру Сьюзен. Но Мастеру казалось, что изъятие угодий губернатором-патриотом – вопрос лишь времени.