Дэвид Митчелл - Простые смертные

Она по-прежнему улыбалась.

– Я, кажется, застала вас врасплох?

Неужели я покраснел?

– Вы должны меня простить, но я… не…

– Меня зовут Иммакюле Константен, я подруга Холли.

– Ах, да, – заикаясь, поспешил подхватить я. – Иммакюле… да, конечно! – Я все-таки смутно помнил это имя, но с чем оно было связано? Я пожал ей руку и довольно неуклюже изобразил «европейский» поцелуй, коснувшись щекой ее щеки. Кожа у нее была гладкая, как мрамор, но отчего-то гораздо холоднее, чем должна быть кожа, согретая утренними лучами солнца. – Простите мне эту неловкость, но я… я только вчера вернулся из Ирака, и у меня в голове такая каша…

– И совершенно не нужно передо мной извиняться, – сказала Иммакюле Константен, кто бы она, черт возьми, ни была. – Это совершенно естественно – слишком много новых лиц. Человеку приходится забывать старые лица, чтобы освободить место для новых. Я знала Холли еще девочкой в Грейвзенде. Ей было всего восемь лет, когда я покинула этот город. Забавно, но мы обе всю жизнь продолжаем то и дело натыкаться друг на друга. Словно Вселенная некогда решила, что между нами существует связь. А эта юная леди, – красавица опустилась на одно колено и заглянула моей дочери прямо в глаза, – должно быть, Аоифе. Я права?

Аоифе, тараща от удивления глаза, нерешительно кивнула. Дора-исследовательница покачнулась и повернулась.

– И сколько же тебе лет, Аоифе Брубек? Семь? Восемь?

– Мне шесть, – сказала Аоифе. – Мой день рождения первого декабря.

– А выглядишь ты совсем взрослой! Значит, первого декабря? Ну-ну. – И она продекламировала негромко и на редкость музыкально: – «Какие холода нас встретили в пути – для странствий это время не годится, особенно для долгих странствий: в снегу дорога утопает, и жжет мороз. Зима набрала силу» [134] Стихотворение Томаса Элиота (1885–1965) «The Journey of the Magi» («Странствие волхвов») (1891). .

Мимо нас тихо, как призраки, проследовали какие-то отдыхающие. А может, это мы были призраками?

– Сегодня в небе ни облачка, – сказала Аоифе.

Иммакюле Константен внимательно на нее посмотрела.

– Как ты права, Аоифе Брубек! Скажи, на кого ты, по-твоему, больше похожа: на маму или на папу?

Аоифе, закусив губу, вопросительно на меня посмотрела.

Волны с гулким эхом разбивались внизу о сваи пирса. Песня «Dire Straits» змейкой выползла из пассажа и долетела до нас. Эта песня, «Tunnel of Love», помнится, страшно нравилась мне в молодости.

– Ну, мне, например, больше всего нравится пурпурный цвет, – сказала Аоифе, – и маме тоже. Папа все время читает всякие газеты и журналы, когда бывает дома, и я тоже много читаю. Особенно одну книжку – «Я люблю животных». А вот если бы вы могли превратиться в какое-нибудь животное, то кем вы хотели бы стать?

– Фениксом, – прошептала Иммакюле Константен. – Или, если честно, той самой птицей Феникс . Как насчет невидимого глаза, Аоифе Брубек? У тебя такого нет? Ты позволишь мне проверить?

– У мамочки голубые глаза, – сказала Аоифе, – а у папы темно-карие, и у меня тоже темно-карие.

– О, я не об этих глазах, – сказала она и сняла свои странные сине-зеленые солнечные очки. – Я имею в виду твой особый, невидимый глаз вот… тут.

Коснувшись правого виска Аоифе, она большим пальцем погладила ее по лбу чуть выше переносицы, и у меня где-то глубоко внутри, в печенке или где-то там, что-то екнуло, и я вдруг понял, что происходит нечто очень странное, нехорошее, неправильное. Впрочем, чувство неясной опасности тут же исчезло, стоило Иммакюле Константен мне улыбнуться и ударить своей красотой прямо в сердце. Она внимательно всмотрелась в то же место у меня на лбу, затем снова повернулась к Аоифе, нахмурилась и с явным сожалением поджала свои сочные яркие губы.

– Нет, – сказала она. – Какая жалость! А вот у твоего дяди невидимый глаз был просто великолепен, да и у мамы твоей он был очень хорош, пока его не запечатал один злой волшебник.

– А что такое невидимый глаз? – спросила Аоифе.

– Ну, в данном случае это вряд ли имеет значение. – Иммакюле Константен встала.

– Вы приехали на свадьбу Шэрон? – спросил я.

Она снова надела темные очки и вздохнула:

– Нет. Я уже покончила здесь со всеми делами и невыносимо устала.

– Но… Вы же друг Холли, верно? Неужели вы даже… – Но стоило мне взглянуть на нее, и я забыл, что именно собирался спросить.

– Желаю вам чудесного дня. – И она направилась к галерее.

Мы с Аоифе смотрели ей вслед.

– Пап, а кто эта леди? – спросила моя дочь.

Наверное, я довольно долго молчал, а потом спросил у Аоифе:

– Дорогая, ты не знаешь, кто эта леди?

Аоифе захлопала глазами.

– Какая леди, папа?

Мы удивленно посмотрели друг на друга, и я понял, что явно что-то забыл.

Бумажник, телефон? Аоифе? Свадьба Шэрон? Брайтонский пирс…

Нет, ничего я не забыл. И мы пошли дальше.

Какие-то мальчик с девочкой целовались и обнимались так самозабвенно, словно остального мира просто не существует.

– Это неприлично ! – громко заявила Аоифе, и они услышали, на минуту стыдливо потупились, а потом снова принялись щекотать друг другу гланды.

Да , мысленно посоветовал я этому парню, наслаждайся вишнями и сливками, ведь уже через двадцать лет все это не будет казаться тебе таким вкусным . Мальчик даже головы не повернул в мою сторону.

Чуть дальше внимание Аоифе привлекла какая-то яркая картина, баллончиками прямо на металлических ставнях: там был изображен некто, весьма похожий на волшебника Мерлина, с белой бородой и острым, пронзительным взглядом; над головой у него висел нимб из карт Таро, магических кристаллов и звездной пыли. Аоифе прочла его имя:

– Д… уиг?

– Дуайт.

– Дуайт… Силвервинд. Прес… пред…предсказатель. А это кто?

– Человек, утверждающий, будто он способен заглянуть в будущее.

– Класс! Пап, давай зайдем внутрь и посмотрим на него.

– С чего это тебе вдруг захотелось пообщаться с предсказателем?

– Чтобы узнать, открою я свой центр спасения животных или нет.

– Ах вот в чем дело! Нет, дорогая. Общаться с мистером Силвервиндом мы не станем.

Раз, два, три – и вот вам классический мрачный взгляд Сайксов.

– А почему?

– Во-первых, у него закрыто. Во-вторых, извини, но скажу тебе честно: предсказатели будущего на самом деле будущее предсказывать не умеют. Они просто выдумывают всякие небылицы. Они…

Ставни с грохотом распахнулись, и появился тот, чье лицо и было на них изображено. Художник явно ему польстил: в реальной действительности «Мерлин» выглядел так, словно его пожевал и выплюнул гиппопотам, а уж одет он был и вовсе с этаким прог-рок-шиком: лиловая рубашка, красные джинсы и жилет, расшитый самоцветами, такими же фальшивыми, как и их владелец.