Джесси Бёртон - Миниатюрист

– Поздно бежать на пирс, – говорит Корнелия. – Если он хотел уплыть, то уже уплыл.

Марин, потерев лицо, запихивает в рот кусок яблочного пирога недельной давности.

– У меня голова трещит. – На ней три жакета и шаль, а на ногах две пары шерстяных чулок. Ее как будто разнесло, а если учесть, что Марин еще гораздо выше их, то вид у нее довольно устрашающий. Учащенное дыхание сменяется судорожным всхлипом, а к щекам приливает кровь.

– Не плачьте, Марин.

Марин подниает глаза.

– Я сказала ему, что все будет хорошо. Что все пройдет. Почему он меня не послушался?

– Он испугался, – отвечает ей Нелла.

– Чувствовал себя виноватым, – говорит Корнелия и, поколебавшись, добавляет: – Он любит хозяина.

Марин швыряет в стену второй кусок пирога, и тот, попав в расписной деревенский пейзаж, разлетается в мелкие ошметки, ягоды смородины летят шрапнелью поверх голов мирно пасущихся овечек.

– Он просто ему предан, – это звучит как отповедь. – Слишком предан. Преданность и любовь – не одно и то же. Он не любит Йохана. Любовь проявляется иначе. А это долг.

– Отто…

– Он человек долга, а любовь тут ни при чем. – Ее душит ярость. Смородины попадали на пол, словно овечьи какашки.

– Марин, да вы сядьте, – просит ее Нелла.

– Он же погибнет! Как он мог уйти, когда тут столько…

Она недоговаривает и, вконец обессилев, падает на стул. Корнелия смотрит на хозяйку с задумчивым выражением на лице.

– Хозяин тоже любит Отто, мадам, – говорит она. – Вот почему Отто так расстроился. Он сделал это, чтобы защитить нас.

Марин бросает на нее печальный взгляд.

– Это мы должны были защитить его.

Перед глазами Неллы снова встает сцена нападения. Как это не похоже на Отто. Он всегда казался ей таким уравновешенным, смотрящим на этот город ясным взглядом, с легким отчуждением, смешанным с чувством собственного достоинства. Он явно не из тех, кто готов пырнуть ближнего, пусть это всего-навсего столовый нож, а не орудие убийства.

А еще она понимает: все, что ей известно про Отто, – это плод ее собственного воображения, а придуманный человек, как правило, кажется куда привлекательнее, чем настоящий. Мечта остается жить в ее сознании – совершенный, прекрасный Отто. Неллин собственный Отто, взявший ее за руку на Калверстраат, вырос из ее страхов и разочарований. Умом она понимает, что он скверно поступил с Джеком, но в глубине души, где живет его вымышленный образ, не менее реальный, чем тот, кто убежал на пирс, он давно прощен.

– Он уже на корабле, а корабль в море, – говорит она. – Может, плывет в Италию или в Константинополь.

Марин делает резкий вдох.

– Скорее всего, – кивает Корнелия.

– Он ищет свое место в мире, – продолжает Нелла.

Марин глядит на нее с прищуром.

– Его место здесь.

Проснувшись, Йохан быстро одевается и снова уходит на поиски Джека. Отсутствие Отто прошло незамеченным, и Корнелия пляшет вокруг него за двоих: натягивает сапоги, рассовывает по карманам разные мелочи, включая яблоко. Ей хочется одеть его, накормить, укрыть от собственных страхов.

Она спускается в кухню, Нелла за ней. Корнелия в расстроенных чувствах. Ее тело, утратившее гибкость, прямое отражение опечаленной души, сразу плюхается на стул. На Херенграхт нет никаких слухов об обнаруженном трупе или об африканце, которого посадили в «Расфуйс». Отто с таким же успехом может прятаться в бочке где-то в порту, если, конечно, не плывет сейчас на корабле под утренним солнцем.

– Одно хорошо, – говорит Корнелия уныло, – Ост-Индская компания принимает на работу всех желающих.

Если на охраняемых улицах города Отто явно обращал бы на себя внимание, то в пестрой толпе порта он не так заметен. Нелла вспоминает, как он говорил, что не любит выходить в море: у пассажиров отсутствует всякое воображение, и на него все пялятся. Господи, пошли пассажирам хоть немного воображения, чтобы он мог благополучно добраться до Венеции, Лондона, Милана, Константинополя – туда, куда он захочет. Она бросает взгляд на служанку. Та уснула у огня, и ей, вероятно, снится совсем другой маршрут: по этим коридорам, мимо оживших стен и притаившихся комнат.

До ее слуха долетает какое-то звяканье. Корнелия даже не пошевелилась, с благодарностью погрузившись в бессознательное состояние и отключившись от событий последних дней. Странные звуки доносятся откуда-то из недр. Нелла встает и заглядывает в отделенную часть кухни, где готовят, но там ее встречает только огромный буфет с посудой из майолики, дельфтского фаянса и китайского фарфора. Тарелки поблескивают, как зрачки, подсвеченные единственной горящей свечой. Нелла втягивает носом воздух. Пахнет железом и сырой землей. В голову тут же приходят мысли о Резеки. Может, кто-то в приступе тоски и скорби откопал ее труп? Звуки долетают из среднего погреба, где стоят бочки с элем и соленьями. Между тем к лязгу добавились судорожные всхлипы.

Она медленно спускается по лесенке. Запах делается все явственнее, она ощущает его языком и нёбом. Это запах крови. Немного помедлив – а вдруг за дверью притаился истекающий кровью Джек или Резеки скребется, пытаясь вылезти из могилы? – Нелла, поборов страх, толкает дверь.

Вот это неожиданность! Марин, засучив рукава, выливает из ведра остатки крови. Тут же валяются перепачканные тряпки.

– Что вы тут делаете? – У Неллы округляются глаза. Эта картина внушает ужас.

– Убирайся, – раздается в ответ. – Ты меня слышала? Убирайся отсюда.

Нелла пятится. В голосе Марин слышится откровенная ярость, лицо искажено, рот разинут, на щеке пятно крови. Нелла захлопывает дверь и убегает к себе наверх.

На следующий день, узнав об исчезновении Отто, Йохан учинил служанке допрос. Корнелия рассказывает ему о рыбном ноже и о кровавой ране на плече Джека, в точности такой же, как у Резеки на загривке, и о том, как Джек отвесил поклон с издевательской ухмылкой. В ее пересказе он выглядел проказливым, всесильным и зловещим, в какой-то момент Йохан садится на стул и обхватывает голову руками, хотя следы от сестринских ногтей, напоминание о почти звериной ярости, скрыть невозможно.

– Нас же никто не тронет, да, господин? – спрашивает Корнелия, но ответа не получает.

Йохан ложится в постель. Утрата любимой собаки, а также потеря Отто и Джека одновременно давят на него тяжелым грузом, к которому добавляются невидимые для других, но оттого не менее грозные призраки.

Поразительно, как быстро он сбрасывает, точно старую кожу, былую уверенность и трусливо прячется под одеялом на целую неделю. А в результате исчезновение Отто становится еще более нереальным.

– Если бы он разыскивал Отто, мне было бы легче поверить в то, что он пропал, – ворчит Корнелия. – Но ему все равно. – Она плюет в огонь, что ей совсем не свойственно. Это страх: ее могучий хозяин на глазах превратился в жалкое ничтожество.