Элис Манро - Луны Юпитера (сборник)

– Да что Уилла могла в этом понимать? – вырвалось у Лидии.

Оторвав взгляд от тарелки, мистер Стэнли посмотрел на нее со скорбным изумлением.

– Уилла Кэсер сама жила с женщиной, – объяснила Лидия.

Ответ мистера Стэнли прозвучал взволнованно и с некоторым укором.

– Их преданность друг другу была безраздельной, – произнес он.

– И тем не менее: она никогда не жила с мужчиной.

– Она знала жизнь, как знает ее художник. Не обязательно по собственному опыту.

– А вдруг не знала? – упорствовала Лидия. – Что, если не знала?

Мистер Стэнли вновь занялся яйцом пашот, будто ничего не слышал. В конце концов он сказал:

– Моя собеседница посчитала, что разговор с Уиллой оказался для нее чрезвычайно полезным.

Лидия фыркнула, выражая согласие, не лишенное сомнения. Она знала, что повела себя невежливо, а то и жестоко. Знала, что за такое положено извиняться. Подойдя к серванту, она налила себе еще кофе.

Из кухни появилась хозяйка:

– Не остыл? Я тоже, пожалуй, чашечку выпью. Неужели вам сегодня уезжать? Я тоже иногда подумываю: вот сяду на паром да уплыву. Здесь у нас хорошо, мне нравится, но сами знаете, как это бывает.

Они пили кофе, стоя у серванта. Лидии не хотелось возвращаться за стол, но она понимала, что этого не избежать. Мистер Стэнли, узкоплечий, с аккуратной лысой головой, выглядел уязвимым и одиноким; коричневый клетчатый пиджак спортивного покроя был ему великоват. Этот старичок потрудился выйти на люди чистым и опрятным, и это, по-видимому, в самом деле стоило ему немалых трудов – при таком слабом зрении. Он ничем не заслужил хамского отношения.

– Ой, чуть не забыла, – спохватилась хозяйка.

Она сходила на кухню и принесла большой бумажный пакет.

– Винсент просил передать. Сказал, что вам понравилось. Неужели правда?

Лидия заглянула в пакет и увидела длинные, темные, рваные полоски водорослей дульсе с маслянистым блеском даже в сухом виде.

– Так-так, – сказала она.

Хозяйка рассмеялась:

– Понимаю. Нужно родиться в здешних местах, чтоб оценить этот вкус.

– Нет, мне в самом деле понравилось, – запротестовала Лидия. – Я почти пристрастилась.

– Чем-то вы его зацепили.

Вернувшись к столу, Лидия продемонстрировала содержимое пакета мистеру Стэнли и сказала примирительно-шутливым тоном:

– Интересно, Уилла Кэсер пробовала дульсе?

– Дульсе, – задумчиво повторил мистер Стэнли. Он пошарил в пакете, достал несколько водорослей и стал изучать. Лидия знала: он смотрит на них глазами Уиллы Кэсер. – Она, безусловно, знала об этом растении. Знала.

Но знала ли она, что такое везенье, было ли ей хорошо с той женщиной? Как вообще она жила? Эти вопросы вертелись у Лидии на языке. Мог ли понять их мистер Стэнли? Спроси она, как жила Уилла Кэсер, он бы, вероятно, ответил, что ей, в отличие от других, не приходилось задумываться о хлебе насущном – не зря же она была Уиллой Кэсер.

Что за чудесный, прочный панцирь создал он для себя. Ходи в нем повсюду – и никто тебя не тронет. Быть может, настанет день, когда и Лидия сочтет для себя удачей создать нечто подобное. А пока будет жить ни шатко ни валко. «Ни шатко ни валко» – так отвечали в дни ее детства на вопрос о здоровье неизлечимо больного. «Эх. Ни шатко ни валко».

Но надо же, как этот подарок согрел ей душу, исподволь, с расстояния.

В четырнадцать лет я устроилась на небольшую птицефабрику «Индюшкин двор», чтобы подработать к Рождеству. Ни продавщицей, ни официанткой меня не брали по малолетству; к тому я же была слишком дерганой.

Поставили меня потрошить индейку. Потрошением занимались также Лили, Марджори и Глэдис; на ощипе работали Айрин и Генри; бригадир Герб Эббот держал под контролем весь процесс и в случае необходимости мог подменить любого. Владельцем и полновластным хозяином птицефабрики был Морган Эллиотт. Они с сыном по имени Морджи взяли на себя убой птицы.

Мы с Морджи учились в одной школе. В моих глазах он был мерзким, тупым мальчишкой, и поначалу я испытывала неловкость, видя его в новой и, можно сказать, заоблачной роли хозяйского сына. Но отец гонял его хуже, чем последнего работягу: орал, по-всякому обзывался. К слову сказать, Глэдис тоже состояла в родстве с хозяином – приходилась ему сестрой. Если кто и был на особом положении, так это она. Работала спустя рукава, могла, сказавшись больной, в любое время уйти, не церемонилась с Лили и Марджори, притом что меня еще как-то терпела. Жила она в семье Моргана: поселилась у него в доме, вернувшись из Торонто, где несколько лет служила в каком-то банке. Нынешняя работа ей претила. За ее спиной Лили и Марджори поговаривали, будто у нее случился нервный срыв. А на птицефабрику якобы ее привел Морган, чтобы отрабатывала свой хлеб. Болтали они (ничуть не смущаясь очевидным противоречием) еще и про то, что на эту работу привело ее желание оказаться поближе к одному мужчине, а именно к Гербу Эбботу.

В первые дни, ложась спать, я видела только тушки индеек – подвешенные за ноги, окоченелые, бледные и холодные, с болтающимися шеями и головами, с темными сгустками крови в глазах и ноздрях. Ждущие ощипа перья, тоже темные, окровавленные, топорщились наподобие короны. Это зрелище не вызывало у меня отвращения; оно лишь напоминало о работе, которой не видно конца и края.

Герб Эббот учил меня потрошить птицу. Кладешь индейку на рабочий стол, отсекаешь голову мясницким ножом. Потом берешься за дряблую кожу вокруг шеи, оттягиваешь вниз и обнажаешь зоб, который крепится в разветвлении между пищеводом и трахеей.

– Пощупай камешки, – советовал мне Герб.

Он заставил меня сомкнуть пальцы вокруг зоба. А потом объяснил, как тремя пальцами скользнуть позади зоба вниз, чтобы прежде удалить сам зоб, а потом также пищевод и трахею. Шейные позвонки Герб отсек большими ножницами.

– Хрусть-хрусть, – весело приговаривал он. – Запускай пятерню.

Я подчинилась. В темном индюшачьем чреве был смертельный холод.

– Не напорись на осколки костей.

С осторожностью шуруя внутри, я должна была отделить соединительные ткани.

– Опля! – Герб перевернул птицу и согнул индюшачьи ножки. – Выше коленки, пляши, мама Браун [11]. – Взяв тяжелый тесак, он примерился к коленным суставам и отрубил ножки с лапами и когтями.

– Гляди, червяки.

Перламутрово-белые жгуты, вытянутые из голяшки, извивались сами по себе.

– Это просто сухожилия сокращаются. А теперь самое интересное!

Он сделал треугольный надрез вокруг клоаки, выпуская наружу зловонные газы.

– Ты у нас образованная?

Я растерялась.

– Угадай: чем пахнет?

– Сернистым водородом.

– Образованная, – вздохнул Герб. – Ладно, захватывай кишки. Аккуратно, аккуратно. Пальцы не растопыривай. Ладонями внутрь. Тыльной стороной руки веди по ребрам. Кишечник сам в ладошку ляжет. Нащупала? Тяни к себе. Рви жилы – сколько получится. Давай дальше. Чувствуешь твердый ком? Это второй желудок. Чувствуешь мягкий ком? Это сердце. Нашла? Нашла. Пальцами обхватываешь желудок. Аккуратно. Начинай тянуть вот в таком направлении. Молодец. Молодец. Выдирай.