Катрин Панколь - Гортензия в маленьком черном платье

Она обернулась, убедилась, что тот человек ушел, подошла к автомобилю, обошла его вокруг. В кузове насыпана земля, колеса в грязи, стекла засаленные. Не похоже, чтобы владелец сдувал с него пылинки и начищал по воскресеньям под звуки радио.

Она сделала вид, что в ботинок попал камешек, сняла его, стала вытряхивать, опершись на дверцу машины. Украдкой заглянула в кабину. Заметила там кучу разных вещей: инструменты, бумаги, мешки кукурузы, пшеницы, подсолнечных семечек, саперную лопатку, резиновые сапоги, карманный фонарик, швейцарский перочинный нож, клубки шпагата, пластиковые пакеты, секаторы, кепку-бейсболку, веревку, старые тряпки, разноцветные проводки, батарейки, соломинки, пакеты с зерном для птиц, скатерть, кувалду, а в нише для перчаток – шурупы, винты, каталог сельскохозяйственных товаров «Санглиер» и такой же каталог фирмы «Брикоман». Этот человек, видимо, фермер. Живет в деревне или небольшом поселке. Обрабатывает землю, выращивает скот. Почему он следит за ней? Может быть, он шпионит для кого-то другого? Или же… это городской житель, и он просто в целях маскировки воспользовался этой грязной рабочей машиной?

А может быть, он ее украл?

Она заглянула с другой стороны. Еще какие-то мотки проволоки, упаковки пива, шампунь, конфеты «Крема» и… завернутое в ярко-зеленую тряпку охотничье ружье.

Она не помнила, как в тот день читала лекцию, она была как сомнамбула. Слова слетали с ее губ, но в их смысл она не вдумывалась. Она не была уверена, что вообще говорит что-то, голос висел в воздухе. И она слушала его, удивляясь: откуда он, зачем.

Тема лекции была: «Женское начало в Романе о Розе”».

Она смотрела на третий ряд аудитории, скороговоркой выпаливая текст лекции. Студенты усердно записывали. А человек был на месте, как обычно.

– Играя на пристрастии женщин к моде, с женоненавистническим пылом утрируя это пристрастие, «Роман о Розе» муссирует, облекая в аллегорические формы, угрожающее намерение некоторой части женщин поглотить, пожрать мир мужчин. Как утверждает автор рондо, датирующегося этим временем, жадные, алчные модницы тринадцатого века изнывали от желания получить кусочек кожи возлюбленного – «un tronson de vo pel» – и приколоть его к своему платью.

Когда она произнесла слова «un tronson de vo pel», ей показалось, что человек как-то отреагировал, оживился. Показалась ли ему эта идея нелепой или, наоборот, ему захотелось отрезать и пришпилить к одежде кусок кожи своей любовницы?

Она украдкой наблюдала за ним.

Ей было не так страшно, как при его предыдущих появлениях, как будто, заглянув внутрь его минивэна, она получила некоторое преимущество.

«Да, но ружье… Конечно, все так, но ружье…» – пронзила непрошеная мысль.

Потом, как обычно, ближе к концу лекции, человек отделился от стены, выпрямился, тихо приоткрыл дверь и выскользнул в коридор. Жозефина решила, что найдет предлог, чтобы попросить одного из студентов проводить ее до машины.

И потом переночует в Лионе. Не было у нее сил сейчас на долгую дорогу домой. Надо только предупредить Зоэ.

И мобильник еще тоже надо найти. Наверное, он завалился за подстилку Дю Геклена. Или застрял между ящиком для перчаток и передним сиденьем.

Какая разница? Она ни от кого не ждала звонка.

Она выехала с университетского паркинга и отправилась в маленькую гостиницу в центре Лиона, уже знакомую и привычную ей. Пансион «Менессон» – так называлась гостиница – представлял собой узкий трехэтажный дом с высоким цокольным этажом. Пятнадцать комнат, вылизанных до блеска, зеленые кретоновые занавески на окнах, волнующий запах шоколадных пирожных на лестницах. Старомодное заведение, принадлежащее мадам Менессон, которая симпатизировала Жозефине и оставляла для нее комнату на первом этаже с окнами на улицу.

А еще мадам Менессон любила Дю Геклена. И он отвечал ей взаимностью. Прижимался к ее ногам, от избытка чувств высовывал язык, изображал изголодавшегося пса, тяжело дыша ловил на лету печенюшку. Она наклонялась, гладила его и ласкала, он ронял слюни от удовольствия.

Этот ритуал повторялся при каждой их встрече.

Каждый раз она ставила ему миску с водичкой в ванной и складывала остатки обеда постояльцев еще в одну миску – красивую, глиняную. Дю Геклен налетал на миску, как только открывалась дверь, тормозил на секунду, вдыхал аппетитный аромат и потом, урча и чавкая, поглощал все содержимое. Потом валился на пол, поворачивался на спину и раскидывал ноги с грацией расчлененной лягушки.

В этот вечер, зайдя в комнату, Жозефина зажгла только ночничок с розовым абажуром, стоящий в комнате у кровати. Сняла туфли, улеглась на кровать, повторяя про себя: «Я видела этого человека! Я видела этого человека! Наконец-то! Я узнаю, кто он такой, состоит ли на учете в полиции, сидел ли в тюрьме, или же это обычный мирный гражданин». Останется только узнать, почему же он преследует ее. Но вид у него не страшный, честно говоря.

Да, но… имеется еще и охотничье ружье у него в минивэне.

Она лежала на постели в каком-то тревожном полусне-полубреду, глядя в окно через задернутые занавески на огни города, слушая хриплое мерное дыхание Дю Геклена, который, насытившись, уснул, шаги постояльцев, возвращающихся в свои комнаты, – голоса окликали друг друга, назначали встречи в кафе или по дороге – и тут ее пронзила мысль: этот человек ничего о ней не знал.

– Он ничего обо мне не знает, это очевидно!

Он знает, как ее зовут, знает, что она читает лекции по Средним векам в Лионском университете, что пишет романы, возможно, он видел их на тумбочке возле кровати у своей жены, дочери или матери, но ничего другого он не знает. Почему тогда он так подолгу слушает ее лекции, стоя недвижимо у двери?

Есть еще какое-то обстоятельство.

Которого она не знает.

А еще есть это охотничье ружье в его машине, завернутое в ярко-зеленую тряпку.

Она встала. Села на батарею под окном, положила сверху ноги, раздвинула шторы, обняла колени руками. Свет ночных фонарей разрисовывал ночь длинными, тревожными линиями. Время где-то половина десятого. Улица была пустынна. На темном небе – ни звездочки. Сегодня она не станет говорить с отцом, она будет гадать по книге. Попробует растолковать послание из слов.

Она соскучилась по Филиппу.

Она не говорила с ним об этом человеке.

Она вообще с ним в последнее время почти не говорила.

Она одна-одинешенька против этого человека, который преследует ее.

Проснулся Дю Геклен. Подошел, положил свою тяжелую голову ей на колени. Давил изо всех сил, словно настаивая: «А я-то здесь, ты меня-то не забывай!» Она погладила его по морде, поцеловала в нос: «Знаю-знаю, знаю все, что ты сказал бы мне, если бы умел говорить».