Виктория Хислоп - Остров

Замужество Анны изменило не только ее собственное положение, ее уход из семьи означал перемены и для Марии. Младшая сестра теперь стала хозяйкой в родительском доме. Прежде немалая часть энергии Марии уходила на то, чтобы ублажать и умиротворять сестру, и то, что Анны теперь не было рядом, весьма облегчало жизнь Марии. Она с новыми силами взялась за домоводство и теперь нередко отправлялась вместе с отцом на Спиналонгу, чтобы доставить туда припасы.

А для Гиоргиса, которому не довелось даже положить цветы на могилу жены, каждая поездка на остров была возможностью вспомнить Элени, подумать о ней. Он продолжал путешествовать туда и обратно с доктором Лапакисом, и в хорошую погоду, и в дурную. Во время этих поездок доктор рассказывал о своей работе, признаваясь Гиоргису, что слишком многие прокаженные сейчас умирают и ему очень не хватает доктора Киритсиса.

– Доктор Киритсис поднимал людям настроение, – устало сказал как-то доктор Лапакис. – Я сам не слишком религиозен, но я видел, что вера может очень помогать, она может стать даже самоцелью. Для некоторых больных веры в то, что доктор Киритсис поможет им, вылечит их, уже достаточно, они перестают стремиться к смерти. Многие ведь просто чувствуют, что им незачем жить.

Лапакис получил несколько писем от своего старого друга, объяснявших его длительное отсутствие и содержавших пространные извинения по этому поводу. Киритсис был слишком занят в Ираклионе, в госпитале для пострадавших во время войны, и у него пока что не было свободного времени для продолжения исследований. Лапакис начал отчаиваться и потому изливал душу перед Гиоргисом. Многие на его месте просто молились бы, преклонив колени, но Лапакис не имел веры, он опирался на своего преданного лодочника, чьи страдания всегда были сильнее его собственных.

Хотя люди на островке продолжали умирать от своей болезни, для тех, кто подхватил менее опасную форму лепры, жизнь на Спиналонге преподносила достаточно сюрпризов. Война закончилась, и теперь каждую неделю стали привозить по два фильма, рынок процветал, газета выходила регулярно. Димитрий, которому уже исполнилось семнадцать, начал обучать малышей пяти-шести лет, в то время как более опытный учитель занимался с детьми постарше. Димитрий все так же жил в доме Контомарисов, что радовало и его, и стариков. На всем острове наконец воцарилось спокойствие. Даже Теодорос Макридакис больше не горел желанием создавать проблемы. Ему и теперь нравилось поспорить в баре, но он давно уже отказался от идеи завоевать власть. Никос Пападимитриу слишком хорошо делал свое дело.

Мария и Фотини занимались повседневными делами, благодаря которым следующие годы пролетели для них, словно танец с одними и теми же бесконечно повторявшимися па. Савина Ангелопулос, имея троих сыновей, нуждалась в постоянной помощи и в умелой дочери, которая поддерживала бы порядок в доме, готовила еду, присматривала за всем, так что Фотини, как и Мария, имела слишком много обязанностей, привязывавших ее к Плаке.

Даже если бы Элени желала для своей дочери лучшей доли, чем навсегда остаться в деревне, она бы все равно не смогла найти более добросовестной девушки, чем Мария. Она даже не думала о том, что могла бы заниматься чем-то другим, а не просто ухаживать за отцом, пусть даже и представляла себе иногда, что стоит перед классом, держа в руке мел, как ее мать. Точно рисунки на их старых занавесках, эти мечты давно поблекли.

Обе девушки еще несколько лет делили радости и невзгоды деревенской жизни, и все то время, пока они честно выполняли свой долг, им даже в голову не приходило, что у них могут быть какие-то причины для недовольства. Нужно было качать воду из деревенского колодца, приносить дрова для печей, подметать, прясть, готовить еду и выколачивать половики. Мария регулярно собирала мед из своих ульев, стоявших на заросшем диким тимьяном склоне холма. Мед был настолько сладким, что несколько лет ей не приходилось покупать ни грамма сахара. Во дворе за их домом в старых жестяных банках из-под оливкового масла росли базилик и мята, а в огромных, уже давно прохудившихся баках, где некогда хранилась вода, отлично устроились герани и лилии.

Девушки были наследницами тысячелетнего фольклора, а теперь уже считались и достаточно зрелыми для того, чтобы учиться разным искусствам, которые передавались из поколения в поколение без каких-либо записей. Неиссякаемым источником таких знаний была бабушка Фотини, она показывала девушкам, как красить шерстяную пряжу с помощью экстрактов, приготовленных из лепестков ириса, гибискуса и хризантем, как вплетать разноцветные травы в затейливые корзинки и циновки. Другие женщины передавали им знания о волшебных свойствах местных трав, и подруги уходили далеко в горы в поисках дикого шалфея, ладанника и ромашки для составления целебных смесей. В удачный день они могли вернуться с целыми корзинами самой драгоценной из трав – ориганум диктамус, – о которой говорили, что она одинаково хорошо излечивает и раны, и больное горло, и болезни желудка. Мария всегда умела правильно смешать травы, когда ее отец заболевал, и вскоре прославилась этим в деревне.

Во время долгих прогулок в горах подруги также собирали и хорту – вечнозеленое горное растение, которое было составной частью многих вкусных блюд. Детские игры на берегу, когда девочки пекли пироги из песка, теперь уступили место взрослым делам.

Одной из главных забот Марии с осени и до начала весны было поддержание огня в домашнем очаге. Он не только давал дому тепло, позволяя пережить яростные зимние ветра, он также поддерживал и дух дома. Спити – так греки называли и само строение, и дом как жилище, семья, – и этот дух дома нуждался в постоянном питании.

Какими тягостными ни показались бы обязанности Марии кому-то, живущему в городе, или даже Анне, теперь пребывавшей в роскоши, у девушки всегда находилось время поболтать и посплетничать. Дом Фотини был самым подходящим для этого местом. Поскольку безделье всегда считалось грехом, серьезное дело сплетен скрывалось за невинной с виду болтовней во время шитья или вышивания. Эти дела ведь занимали только руки девушек и заодно давали им возможность подготовиться к будущему. Каждая наволочка, каждая подушка и каждая скатерка или полотенце в доме замужней женщины были сотканы или вышиты ими самими, их матерями и бабушками.

Анна была единственным исключением. За те несколько лет, когда она сидела в кружке девушек постарше, занимаясь рукоделием, она сумела сделать вышивку только на одной-единственной наволочке. Что отлично выражало ее бунтарское настроение и скрытое упрямство. В то время как другие девушки и женщины разговаривали и работали иглой, пальцы Анны бездельничали. Она могла размахивать иглой, жестикулируя и натягивая нить, но редко касалась иголкой ткани. Как будто она уже вышла замуж и попала в семью на все готовое.