Джозеф Кутзее - Детство Иисуса

– «Я не порождал мою госпожу в воображении и не зачинал ее, однако все же представляю ее себе такою, какою подобает быть сеньоре, обладающей всеми качествами, которые способны удостоить ее всеобщего преклонения». Что такое «преклонение»?

– Преклонение – когда на кого-нибудь молятся. Ты почему не говорил мне, что умеешь читать?

– Я говорил. Ты не слушал.

– Ты делал вид, что не умеешь. Писать тоже можешь?

– Да.

– Неси карандаш. Запиши, что я тебе прочитаю.

– У меня нет карандаша. Я забыл карандаши в школе. Ты собирался их спасти. Ты обещал.

– Я не забыл.

– Можно мне лошадь на следующий день рождения?

– В смысле как Эль Рей?

– Нет, маленькую лошадь, чтобы спала со мной в комнате.

– Образумься, дитя. Лошадь нельзя держать в квартире.

– Инес держит Боливара.

– Да, но лошадь гораздо крупнее собаки.

– Можно лошадь-малютку.

– Лошадь-малютка вырастет в большую лошадь. Давай так. Будешь хорошо себя вести, покажешь сеньору Леону, что можешь прижиться в его классе, мы тебе купим велосипед.

– Я не хочу велосипед. На велосипеде людей не спасешь.

– Ну, лошадь ты не получишь – и все тут. Пиши: «Одному Богу известно, существует Дульсинея на свете или не существует». Покажи.

Мальчик показывает ему тетрадку. «Deos sabe si hay Dulcinea o no en el mundo» , – читает он, цепочка слов смирно строится слева направо, между безупречно выведенных букв – равные промежутки.

– Поразительно, – говорит он. – Одно маленькое замечание: по-испански Бог пишется Dios , а не Deos . В остальном все очень хорошо. Первоклассно. То есть ты все это время мог и читать, и писать, а сам фокусничал – и с мамой, и со мной, и с сеньором Леоном.

– Я не фокусничал. Кто такой Бог?

– «Одному Богу известно» – это такое выражение. Его употребляют, когда хотят сказать, что, дескать, никому не известно. Нельзя…

– Бог – никомуня?

– Не уходи от темы разговора. Бог – не никомуня, он живет так далеко, что мы не можем с ним ни поговорить, ни что-то вместе сделать. Замечает ли он нас, Dios sabe . Что скажем сеньоре Очоа? А сеньору Леону что скажем? Как мы им объясним, что ты с ними дурака валял, что ты умел и читать, и писать? Инес, идите сюда! Давиду есть что вам показать.

Он показывает ей тетрадку. Она читает.

– Кто такая Дульсинея? – спрашивает она.

– Не важно. Это женщина, в которую влюблен Дон Кихот. Ненастоящая женщина. Его идеал. Образ в его уме. Посмотрите, как умело он выписал буквы. Он все это время умел писать.

– Конечно, он умеет писать. Он все может – правда, Давид? Ты все можешь. Ты ж мой сыночек.

С широкой и (как ему кажется) вполне самодовольной улыбкой на лице Давид забирается на кровать и протягивает матери руки, а та сгребает его в объятия. Он закрывает глаза; он погружается в блаженство.

– Мы возвращаемся в школу, – объявляет он мальчику, – ты, Инес и я. Возьмем с собой «Дона Кихота». Покажем сеньору Леону, что ты умеешь читать. А следом ты скажешь, как глубоко раскаиваешься, что устроил всю эту кутерьму.

– Не пойду я в школу. Мне не надо. Я уже умею читать и писать.

– Выбор у нас уже не между школой сеньора Леона и домом. Выбор – между школой сеньора Леона и школой за колючей проволокой. Кроме того, в школе учатся не только читать и писать. Там еще учатся ладить с другими мальчиками и девочками. Там становятся общественными животными.

– У сеньора Леона в классе нет девочек.

– Да. Но ты встречаешь девочек на переменках и после школы.

– Мне не нравятся девочки.

– Все мальчики так говорят. А потом в один прекрасный день влюбляются и женятся.

– Я не собираюсь жениться.

– Все мальчики так говорят.

– Ты не женат.

– Да, но я – особый случай. Я слишком старый для женитьбы.

– Может, женишься на Инес?

– У меня с твоей матерью особые отношения, Давид, которых ты не поймешь, потому что слишком мал. Говорить об этом я больше не буду, скажу только, что это не отношения женитьбы.

– Почему?

– Потому что внутри каждого из нас есть голос, иногда именуемый «зовом сердца», который говорит нам, какое чувство у нас к тому или иному человеку. И к Инес у меня скорее благая воля, а не любовь – не такая любовь, от которой женятся.

– А сеньор Дага на ней женится?

– Тебя это волнует? Нет, сомневаюсь, что сеньор Дага хочет жениться на твоей матери. Сеньор Дага – не из тех, кто женится. Кроме того, у него совершенно удовлетворительная девушка.

– Сеньор Дага говорит, что они с Фрэнни зажигают. Он говорит, они устраивают фейерверки под луной. Говорит, что мне можно прийти посмотреть. Можно?

– Нет, нельзя. Когда сеньор Дага говорит «фейерверки», он не имеет в виду настоящие фейерверки.

– Имеет! У него целый ящик фейерверков. Он говорит, что у Инес идеальные груди. Говорит, что это идеальнейшие груди на свете. Говорит, что женится на ней из-за ее грудей и детей с ней заведет.

– Прямо так и говорит, а? Ну, у Инес свои мысли на этот счет.

– Почему ты не хочешь, чтобы сеньор Дага женился на Инес?

– Потому что если бы твоя мать правда хотела выйти замуж, ей бы стоило поискать мужа получше.

– Кого?

– Кого? Не знаю. Я не знаю всех поголовно мужчин, которых знает твоя мама. Она, видимо, знает много мужчин из «Ла Резиденсии».

– Мужчины из «Ла Резиденсии» ей не нравятся. Она говорит, они все слишком старые. Зачем нужны груди?

– Грудью женщина кормит своего ребенка молоком.

– У Инес в грудях есть молоко? У меня тоже будет молоко в грудях, когда я вырасту?

– Нет. Ты вырастешь в мужчину, а у мужчин нет грудей – полновесных грудей. Только у женщин в грудях есть молоко. У мужчин в грудях сухо.

– Я тоже хочу молоко! Почему мне нельзя молоко?

– Я тебе сказал: у мужчин молоко не делается.

– А что у мужчин делается?

– У мужчин делается кровь. Если мужчина хочет отдать что-то из своего тела, он сдает кровь. Идет в больницу и сдает кровь больным людям и тем, кто попал в аварию.

– Чтобы они поправились?

– Чтобы они поправились.

– Я буду сдавать кровь. Можно мне поскорее сдать кровь?

– Нет. Придется подождать, пока сделаешься постарше, чтобы у тебя в теле стало побольше крови. И я еще вот что хотел у тебя спросить. Тебе труднее в школе из-за того, что у тебя нет обычного отца, как у всех остальных детей, а есть только я?

– Нет.

– Ты уверен? Потому что сеньора Очоа, дама из школы, сказала нам, что тебя может беспокоить отсутствие настоящего отца.

– Меня не беспокоит. Меня вообще ничего не беспокоит.

– Рад это слышать. Потому что, ну, знаешь, отцы не очень важны по сравнению с матерями. Мать приводит тебя в мир из своего тела. Она дает тебе молоко, как я уже говорил. Она тебя держит на руках, защищает. А отец иногда бывает такой вот скиталец, как Дон Кихот, – он не всегда рядом, когда нужен. Он помогает тебя сделать, в самом начале, а потом уходит. Когда тебе пора явиться на свет, он, может, вообще исчез с горизонта – ушел искать новые приключения. Поэтому у нас есть заступники – верные, здравомыслящие заступники, а также дяди, чтобы кто-то занимал его место, на кого можно полагаться, пока отец далеко.