Том Перротта - Оставленные

В последние недели весна быстро вступала в свои права: подснежники и гиацинты, желтые крапинки во внезапно оживших кустах, а потом взрыв птичьего щебета, цветение кизила, всюду, куда ни повернись, новая зелень. По статистике зима не была такой уж лютой, но она тянулась бесконечно долго, не желала сдаваться, казалось, длилась целую вечность. И март выдался особенно суровым – холодным и сырым. Серое небо будто наваливалось на землю, расплющивало ее. Хмурая погода отражала усиливающееся настроение дурного предчувствия, в котором весь Мейплтон пребывал после убийства второго Наблюдателя в День святого Валентина. В отсутствие доказательств обратного жители убедили себя, что в городе орудует серийный убийца, обезумевший одиночка, питающий ненависть к «Виноватым» и намеревающийся истребить всех членов организации по одному.

И ладно если б Кевин улаживал кризисную ситуацию просто как выборный чиновник – это само по себе было плохо. Но ведь он еще оказался вовлечен в разбирательство как отец и муж: его тревожило психологическое состояние дочери и физическая безопасность его почти уже бывшей жены. Он еще не подписал документы на развод, которые передала ему Лори, – но не потому, что надеялся спасти их брак. Он откладывал из-за дочери, не хотел обрушивать на нее новую порцию дурных новостей, пока она до конца не оправилась от потрясения, ведь это Джилл наткнулась на труп.

Для нее это было ужасным испытанием, но Кевин гордился дочерью: она не растерялась, позвонила по мобильному в службу «911», а потом одна, в темноте, рядом с убитым, ждала приезда полиции. С тех пор Джилл всячески содействовала следствию: ходила на допросы, помогла эксперту составлять фоторобот бородатого Наблюдателя, которого видела на стоянке «Стеллар транспорт», и даже пришла на Гинкго-стрит в надежде опознать его среди обитателей поселения, которые выстраивались перед ней в шеренгу – предположительно вся мужская половина городка старше тридцати лет.

Визит на Гинкго-стрит ничего не дал, а вот с помощью фоторобота личность бородача установили: в нем опознали Гаса Дженкинса, бывшего флориста сорока шести лет из поселка Джиффорд, жившего в «отдаленном поселении» «Виноватых» на Паркер-роуд – в том самом доме, куда, как выяснил к своему ужасу Кевин, недавно перебралась Лори. Его жертва, Джулиан Адамс, жил в том же доме, и в вечер убийства его видели вместе с Дженкинсом.

Руководство «Виноватых» поначалу отрицало, что Дженкинс являлся членом их организации, но потом в конце концов признало этот факт, хотя продолжало настаивать – неубедительно, по словам следователей, – что им не известно его настоящее местонахождение. Их поведение приводило полицейских в ярость, ведь они ясно дали понять, что разыскивают Дженкинса как свидетеля, а не как потенциального подозреваемого. Двое следователей даже высказали предположение, что «Виноватым» выгодно , чтобы убийца оставался на свободе, что, возможно, они втайне довольны, что благодаря маньяку-убийце члены их организации предстают перед горожанами мучениками.

За два месяца следствие не продвинулось ни на шаг, но третьего убийства тоже не последовало. Народу постепенно наскучила вся эта история, многие стали думать, что они, возможно, отреагировали излишне остро. Кевин чувствовал, что с переменой погоды меняется и коллективное настроение, словно весь город внезапно решил взбодриться и перестать изводить себя мыслями о погибших Наблюдателях и серийных убийцах. Прежде он уже наблюдал этот процесс: что бы ни случилось в мире – войны, истребляющие целые народы, природные катаклизмы, страшные преступления, – в конце концов люди уставали постоянно думать об этом. Время шло, сменялись времена года, каждый человек удалялся в раковину собственной личной жизни, обращал лицо к солнцу. В общем-то, думал Кевин, пожалуй, это и к лучшему.

– Вот вы где.

Из кухни на террасу вышла Эйми. Повернувшись, она локтем задвинула сдвижную дверь. В одной руке она держала чашку, в другой – кофейник.

– Вам налить еще?

– Читаешь мои мысли.

Эйми налила кофе, затем выдвинула металлический стул. Подушки на нем не было, и она звучно содрогнулась, когда ее ягодицы коснулись сиденья. Поверх ночной сорочки, позаимствованной у Джилл, она накинула куртку фирмы «Кархартт», но по грубым деревянным половицам она ступала босая.

– Четверть десятого, – сказала Эйми, позевывая. – Я думала, вы уже на работе.

– Скоро пойду, – отвечал он. – Спешки никакой нет.

Эйми неопределенно кивнула, не удосужившись заметить, что после девяти часов утра дома его никогда не бывает. Не стала она и поддразнивать его, говоря, что, возможно, он задержался из-за нее, потому что привык к их утренним беседам и не хотел уходить на работу, пока она не встала. Но Кевин ничего такого не сказал: им обоим это и так было ясно.

– В котором часу вернулась вчера?

– Поздно, – ответила Эйми. – Мы компанией забурились в один бар.

– И Дерек тоже?

Она приняла виноватый вид. Эйми знала, что Кевин не одобряет ее любовной связи с женатым боссом, хотя она сто раз ему объясняла, что это вовсе никакая не связь, – так, плохая привычка, способ убить время.

– Он привез тебя домой?

– Это же по пути.

Кевин воздержался от своей обычной нотации. Он был ей не отец; она имела право на свои ошибки, как и всякий другой человек.

– Я же говорил, – произнес он. – Бери «сивик», когда захочешь. Все равно без дела стоит в гараже.

– Знаю. Но даже будь у меня вчера машина, я все равно была не в состоянии сесть за руль.

Кевин посмотрел на нее чуть внимательнее. Эйми потягивала кофе, грея руки о чашку. Никаких признаков похмелья. Она казалась бодрой и жизнерадостной. В этом возрасте, вспомнил он, организм быстро приходит в норму.

– Что? – спросила Эйми, испытывая неловкость под его пристальным взглядом.

– Ничего.

Она поставила чашку на стол и сунула руки в карманы куртки.

– Холодновато будет вечером играть в софтбол, – заметила она.

Кевин пожал плечами.

– Погода – неотъемлемый элемент игры. Ты под открытым небом. Весной холодно, летом жарко. Потому-то я и не люблю крытые стадионы. Там всего этого не хватает.

– А меня софтбол никогда особо не привлекал. – Эйми повернула голову, отвлекшись на пролетевшую мимо голубую сойку. – Отыграла один сезон, еще в детстве, до чего же скучно было. Мне обычно отводили позицию в дальней части поля, за тысячу миль от основной базы. У меня было одно желание – лечь на траву, положить перчатку на лицо и закемарить. – Эйми улыбнулась своим веселым воспоминаниям. – Пару раз так и сделала. Так меня даже никто не хватился.

– Жаль, – сказал Кевин. – Значит, придется не вербовать тебя на следующий сезон.