Джошуа Феррис - И проснуться не затемно, а на рассвете

– Теста на что?

– На ульмские корни. Никаких гарантий он не дает, лишь примерную оценку. Вероятность моего ульмского происхождения, к примеру, составляет семьдесят процентов. Недостаток информации, полученной в результате теста, Артур восполняет с помощью подробного досье.

– Для чего?

– Вы меня вообще слушаете, доктор? Чтобы доказать, что вы – ульм.

Генеалогические исследования Гранта Артура были крайне тщательными и исчерпывающими. Фруштик до сих пор помнил, как он был потрясен, когда Артур впервые выложил перед ним его досье. Там были имена предков, места и даты рождения и смерти, словом, все разветвления рода. Артур собирал информацию с миру по нитке, прочесывал все имеющиеся архивы: метрические книги, реестры, кадастры, хранилища военно-исторических документов. С одной целью – найти утраченное. Он не просто возрождал души; он восстанавливал порядок, разрушенный столь основательно, что за свой короткий век Артур никогда бы не сумел достичь поставленной цели. От этого он брался за дело с особым азартом.

– В моем досье чего только не было: завещания, данные переписей, данные из поземельных книг… – сказал Фруштик. – Он собирал информацию в государственных архивах, архивах больниц, иностранных судов. Лицензии… некоторые были на иностранных языках, но Артур прекрасно владеет множеством языков. Портовые книги, нотариальные книги, бортовые журналы… Так и представляю себе, как он трясется в поезде через тундру или приземляется на турбовинтовом самолете в богом забытых странах, тащит по пустыне свой туго набитый саквояж с портативным сканером, волосы всклокочены, глаза покраснели от недосыпа, в животе урчит, но зато впереди – очередная библиотека и новое имя. Оно, это имя, давало ему силы двигаться дальше, и он двигался, и будет двигаться, до тех пор, пока не испустит дух между двумя точками на карте неведомой земли. Имейте в виду, – сказал Фруштик, – Артур – великий человек. Простой смертный никогда не поймет, как ему все это удается. Он проследил мою родословную до тысяча шестисот двадцатого года. Вы можете себе такое представить? До знакомства с ним я думал, что я – наполовину немец, а наполовину… Бог знает кто.

Я никогда особо не задумывался о генеалогии. Потратить кучу времени на поиски давно умерших людей, затем выстроить их в определенной последовательности, точно черепа на заборе, чтобы получить родословную одного-единственного человека, не имеющую никакого исторического значения… Нарциссический досуг ностальгирующих зануд. Но цифра 1620 впечатлила даже меня.

– Он начал с девичьей фамилии моей матери, Легрейс. От Легрейсов он двинулся назад к де Виттам, от де Виттов – к Стриклэндам, от них к Шортам, далее к Краммам и Крамерам. Он нашел в моем роду людей с фамилиями Бор и Морхаус. Я о таких даже не слышал, а ведь это мои предки, мой народ… Вы не представляете, как приятно узнать, что ты не просто так живешь на свете, что твой род уходит корнями в глубокое прошлое. Меня теперь преследует мысль, что я мог умереть без этого чудесного знания. Я бы так и остался неприкаянным, так и катался бы по поверхности жизни, ничего не зная о своем наследии.

– А как Грант Артур узнал, что он – ульм?

– От своего отца. Но тот рассказал ему об этом уже на смертном одре, потому что очень стыдился своего происхождения. Отец назвал Артуру имя одного человека в Квебеке, где имелось небольшое сообщество. Квебекцы рассказали ему про epcépticos, и он отправился в Испанию. Там, в Кастилии – ла-Манче жил человек, который только что потерял обоих родителей и думал, что вместе с ними похоронил последних носителей языка, на котором те говорили только дома. Грант Артур нашел этого человека в Альбасете – и приветствовал на языке его покойной матушки. Бедняга от радости зарыдал.

– Что еще за epcépticos?

– Он расскажет, когда покажет ваше досье. Наверняка он уже нашел имена ваших предков. Всех, вплоть до… не знаю. Артур выложит их перед вами поколение за поколением, и вы увидите свои связи, свою принадлежность.

– Как он вышел на меня? Как он вообще находит людей?

– В ходе исследований. Они естественным образом приводят его от одного человека к другому. Мы все связаны, доктор. Он лишь развязывает узлы. Вы увидите, как менялись фамилии ваших предков: как они англизировались, подстраивались под языки различных стран, избавлялись от особых примет… Вы все увидите. Но сперва вы должны кое-что для него сделать.

– Что?

– Услышать и принять весть.

– Какую еще весть?

– Что Господь велел своим людям сомневаться. Если новые возрожденные смогут принимать это на веру, Артуру не придется строить родословные для каждого из нас. Вы понимаете, какой это труд? Все эти бесконечные поездки, кропотливые исследования? Они его убивают. Он уже почти ослеп. Ли тоже работает на износ, чтобы довести свой тест до совершенства и хоть как-то ему помочь. И Артур, и Ли смогут вдохнуть свободней, если одной вести будет достаточно.

Под дверью раздался какой-то шорох. Я открыл ее и увидел Конни: она явно подслушивала.

– В чем дело?

– Мы гадали, куда ты запропастился.

– Кто – мы?

– Я, Эбби и Бетси. С кем ты там разговариваешь?

– Ни с кем. С пациентом. Займись делами, хорошо?

Конни неохотно удалилась. Я снова посмотрел на Ала Фруштика. Он теребил свои усы, словно это была губная гармошка. Мою личность похитил какой-то сумасшедший, и теперь он сидит в моем кресле, преисполненный жалости к себе из-за некоего духовного поражения. Я закрыл дверь и ушел. Пусть Фруштик и его абсцесс подождут – может, образумятся.

Ко мне вновь подошла Конни.

– Кто такой Грант Артур?

– Понятия не имею. Но я буду очень тебе признателен, если ты перестанешь подслушивать. И кстати, найди мне айпад, хорошо?

Я занялся ретинированным зубом, затем – гипертрофированной челюстью скрежетателя, искренне веря, что тем самым наказываю Ала Фруштика. Но в действительности я наказывал только себя. За работой у меня в голове рождались все новые и новые вопросы, я столько всего хотел прояснить и уточнить. Скрежетателя я лечил в спешке. Какой же я все-таки дурак и гордец! Мне наконец подвернулось что-то стоящее, надо действовать, а я…

Я рванул в кабинет № 5, но там было пусто. Лис вырвался на свободу.

На столе лежала записка: «Я бы остался, но, похоже, я не заслуживаю лечения».

Когда лето перевалило за середину августа, я вновь встретился с Зукхартом. Я хотел официально воспользоваться его услугами: попросить найти для меня полное издание Кантаветиклов.

– Я заинтригован, – сказал он, поглаживая растительность на руке. – Но и настроен весьма скептически. Я беседовал об этом деле с несколькими коллегами, весьма учеными людьми, и никто ни о чем подобном не слышал. Впрочем, как и о выживших потомках древних амаликитян. Историки, библеисты, кураторы музеев, посредники вроде меня… никто ничего не знает.