Андре Моруа - Земля обетованная

– А ну-ка, вставай! – командовал он дочери. – Иди побегай! Или поиграй в серсо.

– Я уже пробовала, – отвечала Клер. – На улице слишком холодно.

– Холодно? Да у тебя просто кровь ледяная!

– Клер родилась ледышкой! – сетовала мадам Форжо. – И с тех пор никак не может согреться.

– Черт возьми, да она попросту не упражняется! – сердился полковник. – Ну, можешь ты мне объяснить, что ты делаешь одна там, на лестнице?

Нет, Клер не могла объяснить, что она рассказывает себе всякие истории, что ее пальцы превращаются в сказочных персонажей, в труппу актеров, где у каждого есть определенное амплуа, почему и приходится без конца сочинять сценарии то для одного, то для другого. Мизинец, например, был ребенком; безымянный палец – матерью этого ребенка; указательный и средний исполняли роли отцов и мужей, а большой палец служил шутом или колдуном. А еще она призывала в свои грезы персонажей с гобеленов, висевших в гостиной. Она наделяла их именами: месье Полидор Карге, баронесса де Вальфлёри, Нелли Лавердюр… Опасного бандита звали Энрико Сакки. Что же касается двух портретов, висевших над лестницей, – первый, кисти Ван Лоо, изображал прабабушку мадам Форжо; второй, кисти Энгра, первую графиню Форжо, с юным, смеющимся, ясным личиком, – девочка обожала их и горько плакала в тот день, когда незнакомый мерзкий человечек после таинственных переговоров с родителями увез картины в своем экипаже. Это похищение и долгий плен добавили несколько печальных эпизодов к саге о двух «дамах с лестницы». Клер никому не поверяла свои выдумки – она боялась насмешек со стороны родителей.

Атмосфера дома в Сарразаке напоминала те летние дни, когда небо безоблачно и все же воздух насыщен смутной, тяжкой тревогой, предвестием надвигающейся грозы. Клер не понимала скрытых причин разногласий между отцом и матерью, но знала, что они не ладят друг с другом и что ей не суждено, в отличие от других детей, жить в счастливой и жизнерадостной семье.

Ее сердечная боль и сожаления сделались еще острее с того дня, когда брат отца Шарль Форжо и его дочь Сибилла провели в Сарразаке несколько дней. Тут-то Клер и обнаружила, что родителей и детей могут связывать совсем другие отношения, никак не похожие на те, что она видела в своем доме.

Дядя Шарль, биржевой маклер, жил в Париже. В отличие от старшего брата, он был богат, и Клер нередко слышала, как ее мать спрашивает у отца:

– Почему бы не попросить Шарля о помощи?

– Лучше сдохнуть! – отвечал полковник.

Но вот в 1905 году, с началом каникул, дядя Шарль написал им, что собирается совершить автомобильную поездку вместе с дочерью и хотел бы заехать в Сарразак. Он был вдовцом, и Сибилла, даром что была всего на год старше Клер, сопровождала отца. Невиданный апломб кузины вызвал у Клер испуг и восхищение. Как только голубой лимузин остановился у крыльца, Сибилла начала распоряжаться выгрузкой своих чемоданов с веселой самоуверенностью молодой женщины. В дорожном костюме из клетчатой шотландки и в пальто под цвет костюма, она выглядела как новенькая кукла, только что из коробки. Дядя Шарль, жизнерадостный великан с белокурой бородкой, гордо расписывал свой рекорд:

– Четыреста двадцать километров от Парижа до Сарразака всего за двенадцать часов, старина!.. В среднем со скоростью тридцать пять километров в час.

– Папа гнал как безумный, – сказала Сибилла.

– А ты помолчи, Сиб! Лучше попроси кузину показать тебе твою комнату. А она хорошенькая, твоя кузина, только, кажется, язык проглотила… Как ее зовут-то? Клер? Ах, ну конечно, так же звали нашу бабушку… Клер, Клара, Клариссима… ну, промолвите хоть словечко, мамзель Клерон!

Сибилла взяла за руку Клер, вконец сконфуженную этим непривычным вниманием к своей особе, и увела ее в дом.

– Вот это и есть моя комната? – спросила она. – Какая огромная! А где включается электричество? Что?! Вы до сих пор живете с керосиновыми лампами? Вот это мило! Прямо как в романах «Розовой библиотеки». Вас следовало бы назвать Камиллой или Мадлен… Хотя что я… сама не знаю, почему говорю «вы», – ты ведь моя кузина. Ну, здравствуй, малышка Клер, я рада с тобой познакомиться.

Клер слушала ее с таким изумлением, словно перед ней была говорящая птица, и даже забывала ответить. Она смотрела, как Сибилла вынимает из чемодана свои платья, туалетный несессер.

– Знаешь, это мамин; папа хотел, чтобы я им пользовалась. Скажи, у вас переодеваются к ужину?.. Ты мне напоминаешь Франсуазу, она первая ученица в нашем классе… Иногда я приглашаю ее к нам, но папе она не нравится… Он любит только веселых спортивных девочек… И вообще он такой уморительный, мой папа!

Они спустились в гостиную; Шарль, развалившись в кресле, курил сигару, а полковник, по обыкновению, расхаживал взад-вперед; мадам Фуржо молча вышивала.

– Нет, – говорил Шарль, – нет, бедный мой Рауль, я тебя отнюдь не одобряю. Может быть, твой поступок и благороден, хотя лично я в этом не уверен, но каков результат? Ты остался без гроша, без всякого занятия и сожалеешь о своем полке. Я не говорю, что наши политики симпатичны, но все же это они правят Францией, они всемогущи, и нужно как-то уживаться с ними… Вот я веду финансовые дела многих министров, и это приносит мне большую пользу. Они ведь прекрасно информированы. И я продаю то, что продают они, покупаю то, что покупают они. У меня есть приятель, его зовут Ванекем, он водит дружбу с Рувье. [9]Так вот, поверь мне, тот много чего знает, а мой приятель, уж конечно, слушает его и мотает на ус.

Мадам Форжо подняла голову:

– Я не понимаю вашей снисходительности, Шарль, – ведь эти люди губят страну!

– Не верьте в подобные бредни, Анриетта! Многие из них такие же патриоты, как мы с вами.

– Что не мешает им, – сказал полковник, – опустошать Францию своей антирелигиозной политикой. Ты помнишь эту деревню во времена нашего детства, Шарль? В семьях было от шести до десяти детей. А нынче – двое, много трое… В тысяча восемьсот восьмидесятом году население Франции было равно населению Германии. А сейчас в Германии проживают шестьдесят пять миллионов, тогда как во Франции – только сорок… Эти цифры о многом говорят.

– Ну и чудесно! Давайте делать детишек! Я совсем не против, это превосходное упражнение! – со смехом сказал Шарль. – Вот только мы, Форжо, показываем дурной пример, имея каждый по одной дочери.

Лицо госпожи Форжо омрачилось.

– Шарль, вы лучше, чем кто-либо, знаете, что у нас с Раулем, увы, нет средств, чтобы заводить большую семью.

Обе девочки сели рядышком на диван, и Сибилла обняла за плечи Клер, счастливую, удивленную и неловкую. Они молча слушали разговор взрослых. Клер стыдилась признания матери, одновременно раздумывая, возможно ли регулировать количество детей в семье; Сибилла, куда более осведомленная, хитро посматривала на озадаченную кузину и смеялась. Когда все сели за стол, она покорила полковника расспросами о лошадях и о псовой охоте, а госпожу Форжо – описанием уроков катехизиса, которые посещала в Сен-Филипп-дю-Руль. Затем братья стали обсуждать Русско-японскую войну, удивлявшую в то время все общество.