Габриэль Маркес - История похищения

– Пачо прячут в Боготе! – заявил он.

И действительно, он подметил важную деталь: заголовки, которые прочитал Пачо, фигурировали лишь в местном, окружном варианте газеты, который распространялся на севере столицы. Это было ценнейшее наблюдение, и оно могло бы сыграть решающую роль, не будь Эрнандо Сантос против силового освобождения заложников.

Эрнандо словно воскрес; особенно его вдохновило то, что, судя по аудиозаписи, сын одобрял его действия по освобождению заложников. И потом, в семье Пачо всегда считался самым ранимым, слишком горячим и неуравновешенным; никто даже представить себе не мог, что после шестидесяти дней заточения он сохранит такое самообладание и будет рассуждать так здраво.

Эрнандо собрал у себя всех родных, и они прослушивали запись до рассвета. Все держали себя в руках, один только Гидо не выдержал и разрыдался. Эрнандо подошел, чтобы его успокоить, увидел, что рубашка Гидо промокла от пота, и понял, что адвокат в панике.

– Попомните мое слово: меня не полиция убьет, а Пабло Эскобар! – всхлипнул Гидо Парра. – Он убьет меня, потому что я слишком много знаю.

А вот Марию Викторию это совсем не тронуло. Ей показалось, что Парра играет на чувствах Эрнандо, пользуется его слабостью и старается извлечь из этого свою выгоду. Видимо, Гидо Парра об этом в какой-то момент догадался, потому что сказал о ней Эрнандо:

– Непробиваемая женщина…

Так обстояли дела 7 ноября, когда похитили Маруху и Беатрис. Почетные граждане остались с носом. 22 ноября Диего Монтанья Куэльяр, заранее поставив товарищей в известность, предложил им распустить группу, но перед этим они на торжественном заседании вручили президенту свое экспертное заключение по поводу основных требований Невыдаванцев.

Если президент Гавирия всерьез ожидал, что его указ немедленно вызовет массовую сдачу наркодельцов властям, то его постигло разочарование. Ничего подобного не произошло. В СМИ, в политических кругах, в юридической среде настойчиво высказывалось мнение, что указ 2047 требует доработки. Даже адвокаты Невыдаванцев делали кое-какие ценные замечания. Начать с того, что слишком размытые формулировки давали возможность судьям на свой лад интерпретировать саму процедуру экстрадиции. Другим недостатком указа являлось то, что основные доказательства виновности наркодельцов находились за границей, но сотрудничество с США буксовало, а сроки, необходимые для получения доказательств, были слишком малы. Чтобы найти выход из положения, следовало увеличить сроки и уполномочить администрацию президента выступить в роли посредника в процессе получения доказательств. Однако в указе об этом не говорилось ни слова.

Альберто Вильямисар тоже не обрел в указе поддержки, на которую рассчитывал. Не раз побеседовав с Сантосом и Турбаем и повстречавшись с адвокатами Пабло Эскобара, он в целом представлял себе ситуацию. Вильямисар сразу понял, что очень нужный, но недоработанный указ дает недостаточную свободу маневра для освобождения его близких. Между тем дни шли, а от них никаких известий не поступало. У Альберто не было ни малейшего доказательства, что они вообще живы. Он лишь смог передать через Гидо Парру письмо, в котором старался вселить в женщин оптимизм и уверенность в том, что он положит все силы на их освобождение.

«Я знаю, тебе страшно тяжело, но все равно держись!» – написал он Марухе.

На самом же деле Вильямисар был в растерянности. Он уже исчерпал все возможности и уповал лишь на то, что, по словам Рафаэля Пардо, президент обдумывает новый указ, дополняющий и проясняющий указ 2047.

– Все уже готово, – уверял Вильямисара Пардо. Рафаэль заходил к нему домой почти каждый вечер и держал в курсе происходящего. Но он и сам толком не представлял себе, куда двигаться дальше. Из неспешных бесед с Сантосом и Турбаем Вильямисар сделал вывод, что переговоры застопорились. Гидо Парре он не верил. Альберто знавал его еще в ту пору, когда Парра отирался в парламенте, и адвокат всегда казался ему лживым и скользким человеком. Но как бы там ни было, кроме Гидо, на руках у Альберто козырей не было, и он решил разыграть хотя бы эту карту. Ведь время шло катастрофически быстро…

По его просьбе экс-президент Турбай и Эрнандо Сантос назначили встречу Гидо Парре, с условием, что на ней будет присутствовать и доктор Сантьяго Урибе, второй адвокат Эскобара, имевший репутацию серьезного профессионала. Гидо Парра, как обычно, начал с высокопарных фраз, но Вильямисар быстро осадил его.

– Нечего мне пудрить мозги, – заявил он с присущей ему прямотой истинного сантандерца. – Давайте к делу. Вы сами застопорили переговоры, потому что просите невозможного. А дело не стоит выеденного яйца: эти типы должны сдаться и сознаться в каком-нибудь преступлении, за которое дают двенадцать лет. Таков закон, обсуждать тут нечего. В обмен им скостят срок и гарантируют жизнь. Все остальное – ваши нелепые фантазии.

Гидо Парре не оставалось ничего другого, кроме как перейти на такую же тональность разговора.

– Доктор, – сказал он, – но ведь вот какая штука: правительство обещает не применять экстрадицию, все об этом говорят, но в указе-то где об этом сказано?

Вильямисар признал его правоту. Если правительство обещало не выдавать наркодельцов за границу и смысл указа в целом был таков, значит, следовало убедить президента уточнить формулировки. А все уловки насчет преступлений sui generis или об отказе от признания вины, все разговоры о безнравственности доносительства – это лишь риторические приемы, при помощи которых Гидо Парра пытался их отвлечь. Совершенно ясно, что для Невыдаванцев – даже само их прозвище на это указывало! – единственным реальным и категорическим требованием на тот момент был отказ от экстрадиции. А этого, по мнению Вильямисара, вполне можно было достичь, уточнив формулировки указа. Но прежде он потребовал от Гидо Парры такой же искренности и определенности, какой требовали Невыдаванцы. Вильямисар, во-первых, хотел выяснить пределы полномочий Парры на переговорах и, во-вторых, понять, через какое время после подписания нового указа заложники будут освобождены.

Гидо Парра ответил четко и ясно:

– Через двадцать четыре часа.

– Все до единого, – уточнил Вильямисар.

– Да.

Через месяц после похищения Марухе и Беатрис смягчили абсурдно жесткий режим заточения. Они уже не просили разрешения, чтобы встать с матраса, сами наливали себе кофе и переключали телеканалы. В комнате, правда, по-прежнему приходилось говорить шепотом, однако передвигаться уже можно было более спокойно. Маруха уже не затыкала себе рот подушкой при кашле, хотя и принимала некоторые минимальные меры предосторожности, чтобы ее не услышали с улицы. Меню оставалось прежним: все те же фасоль и чечевица, обрезки жесткого мяса и суп из пакетика.