Габриэль Маркес - История похищения

В ответе Эскобара, присланном через несколько дней, чувствовалось, что его самолюбие уязвлено попыткой Альберто преподать ему урок обществоведения. «Я прекрасно знаю, что в стране власть у президента, конгресса, полиции и армии, – писал Эскобар. – Но мне известно и другое: командует всем именно президент». И далее на четырех страницах следовали жалобы на произвол полицейских; по сути, никакой новой аргументации не приводилось, добавлялись лишь новые факты. Эскобар отрицал причастность Невыдаванцев к гибели Дианы. Они ее не убивали и никогда не пытались убить, иначе не стали бы выводить пленницу из дома и переодевать в черное, чтобы с вертолетов ее приняли за крестьянку. «Заложник ценится, только пока он живой», – подчеркнул Эскобар. На прощание же, без всяких околичностей и реверансов, Пабло позволил себе неслыханное заявление: «Не переживайте из-за того, что Вы когда-то публично требовали моей экстрадиции. Поверьте, все будет хорошо, и Вам не на что будет обижаться. Ведь у нас с Вами общие задачи: Вы защищаете свою семью, я – свою». Вильямисар соотнес этот пассаж с предыдущим, в котором чувствовалось, что Эскобару стыдно держать в заложницах Маруху, когда война идет на самом деле не с ней, а с ее мужем. Дело в том, что Вильямисар уже говорил ему об этом, только в несколько иных выражениях. «Как же так? Мы с Вами воюем, а в заложниках держат мою жену?» – вопрошал Альберто и предложил себя вместо Марухи, чтобы вести переговоры напрямую. Эскобар отказался.

К тому моменту Вильямисар уже раз двадцать, а то и больше, побывал в тюрьме у Очоа. И всякий раз наслаждался кулинарными шедеврами, которые обитательницы Ла-Ломы приносили с массой предосторожностей, опасаясь покушений. Постепенно Альберто и Очоа узнавали друг друга и проникались взаимным доверием. Они часами обсуждали каждую фразу и каждый жест Эскобара, стараясь угадать его скрытые намерения. Вильямисар почти всегда возвращался в Боготу последним рейсом. В аэропорту его встречал сын Андрес, которому нередко приходилось за компанию с папой пить минеральную воду, тогда как папа снимал накопившееся напряжение более крепкими напитками. Вильямисар держал слово и вел затворнический образ жизни: если с кем-то и виделся, то только по делу. Когда напряжение становилось невыносимым, он выходил на террасу, глядел в ту сторону, где, по его мнению, скрывали Маруху, и часами мысленно с ней беседовал, пока его не одолевал сон. А в шесть утра Альберто уже снова был на ногах, готовый к новому туру борьбы. Получив ответ на письмо или узнав какие-то другие интересные новости, Марта Ньевес или Мария Лия звонили Вильямисару по телефону, ограничиваясь одной-единственной фразой:

– Доктор! Завтра в десять.

В промежутках между звонками Альберто работал над телепрограммой «Колумбия требует!», задуманной на основе рассказов Беатрис об условиях содержания заложников. Идея, принадлежавшая Норе Санин, директору Национальной Ассоциации СМИ, была подхвачена Марией дель Росарио Ортис, близкой подругой Марухи и племянницей Эрнандо Сантоса, которой активно помогали ее муж-журналист, Глория де Галан и остальные члены семьи Вильямисаров: Моника, Алехандра, Хуана и их братья.

В передаче каждый день появлялись новые знаменитости: кинозвезды, театральные актеры, телеведущие, футбольные игроки, ученые и политики, которые произносили один и тот же текст, призывая освободить заложников, соблюдать права человека. Передача сразу же растрогала зрителей и всколыхнула общественное мнение. Алехандра колесила по стране с телекамерой, охотясь за известными людьми. За три месяца, что длилась эта кампания, в передаче выступило около пятидесяти человек. Но на Эскобара это не подействовало. Когда же клавесинист Рафаэль Пуайана сказал, что готов на коленях умолять об освобождении заложников, Эскобар ответил:

– Я их не отпущу, даже если тридцать миллионов колумбийцев приползут сюда на коленях.

Но в одном из писем, адресованных Вильямисару, Эскобар похвалил передачу, поскольку в ней шла речь не только об освобождении заложников, но и о соблюдении прав человека.

Легкость, с которой дочки Марухи и гости программы держались перед телекамерами, напрягала Марию Викторию, жену Пачо Сантоса, потому что сама она была не в состоянии преодолеть страх перед выступлениями. Неожиданно поднесенный ко рту микрофон, наглый свет софитов, буравящий взгляд телекамеры, одни и те же вопросы, на которые нужно давать одни и те же ответы, – все это вызывало у Марии Виктории приступы паники, которые ей удавалось подавить с огромным трудом. Из ее дня рождения сделали теленовость: Эрнандо Сантос в непринужденно-профессиональной манере поведал о нем зрителям и, подхватив невестку под руку, сказал:

– Проходи в студию!

Почти всегда Марии Виктории удавалось избежать выступлений на публике, но иногда все-таки приходилось выступать, и тогда она умирала сначала от страха, а потом – от стыда, потому что выглядела на экране глупо и смешно.

И тогда Мариаве выразила свой протест парадоксальным образом. Она записалась на курсы ведения малого бизнеса и на курсы журналистики. После чего стала выступать уже не по принуждению, а по собственной воле, держась свободно и весело. Теперь она принимала приглашения, от которых раньше отказывалась, посещала конференции и концерты, ярко одевалась, допоздна не ложилась спать и уже совсем не напоминала безутешную вдову. Эрнандо и близкие друзья Мариаве поняли ее и поддержали, сочтя, что пусть она ведет себя так, как ей легче. Но пострадать от общественного мнения Марии Виктории пришлось, причем довольно скоро. Выяснилось, что многие говорили ей в лицо комплименты, а за спиной – гадости. Она вдруг начала получать неизвестно от кого букеты роз, коробки шоколадных конфет и даже признания в любви. Мариаве тешила себя иллюзией, что все это ей присылает муж, который какими-то неведомыми путями смог связаться с ней из заточения. Однако через некоторое время анонимный ухажер позвонил ей по телефону, и стало понятно, что это маньяк. А потом позвонила женщина и с места в карьер заявила:

– Я от вас без ума!

Именно в тот период творческой свободы Мариаве случайно встретила знакомую ясновидящую, которая когда-то предсказала трагическую гибель Дианы Турбай. Мариаве пришла в ужас от мысли, что и ей сейчас напророчат что-то страшное, но ясновидящая ее успокоила. В начале февраля Мария Виктория встретила ее вновь. Проходя мимо, та шепнула ей на ухо (хотя Мариаве ни о чем ее не спрашивала и не ожидала ответа):

– Пачо жив.

Женщина сказала это так уверенно, что Мариаве совершенно не усомнилась, как будто увидела Пачо собственными глазами.